Жар-птица. Свирель славянина [1]
1906. Лето (фрагменты)
ЖАР-ПТИЦА[2]
Народные поверья –
Неполные страницы,
Разрозненные перья
От улетевшей птицы.
Она вот тут сидела
На камне самоцветном,
И пела здесь так смело
О сне своём заветном.
О том заморском крае,
Где Море с Небом слито,
Где дума, в вечном Мае,
Цветами перевита.
Где светов зарожденье,
Где завершенье мраков,
Где видит ум сплетенье
Всего как вещих знаков.
Пропела, улетела.
Пред взором лишь зарница,
Лишь видишь – здесь блестела
Воистину Жар-Птица.
Из цикла 3 "Живая вода"
МИКУЛА СЕЛЯНИНОВИЧ
Ай же ты, Микула Селянинович, Мужик,
Ты за сколько тысяч лет к земле своей привык?
Сколько долгих тысяч лет ты водил сохой?
Век придёт, и век уйдёт, вечен образ твой.
Лошадь у тебя была, некрасна на вид,
А взметнётся да заржёт, облако гремит.
Ходит, ходит, с бороздой борозда дружна.
Светел Киев, – что мне он? Пашня мне нужна.
Сколько долгих тысяч лет строят города,
Строят, нет их, – а идёт в поле борозда.
И Микула новь святит, с пашней говорит,
Ель он вывернул, сосну, в борозду валит.
Ехал тут какой-то князь, витязь что ли он,
Подивился, посмотрел, – гул в земле и стон.
«Кто ты будешь?» говорит. «В толк я не возьму.
Как тебя, скажи, назвать?» говорит ему.
А Микулушка взглянул, лошадь подхлестнул,
Крикнул весело, – в лесу стон пошёл и гул.
На нарядного того поглядел слегка,
На таких он чрез века смотрит свысока.
«Вот как ржи я напахал, к дому выволочу,
К дому выволочу, дома вымолочу.
Наварю гостям я пива, кликнут гости в торжество:
Век крестьянствовать Микуле, мир – его, земля – его!»
ДВЕ РЕКИ
Я видел всю Волгу во время разлива,
От самых истоков
До Каспия гордого, чей хорош изумруд.
О, Волга повсюду красива,
В самом имени светлой царицы так много намёков,
И её заливные луга, расцветая, победно цветут.
Это — гордость Славян, это — знаменье воли для вольных,
Для раздольных умов, теснотой недовольных.
Волга, Волга, воспетая тысячи раз,
Ты качала, в столетьях, мятежников, нас.
Ты, царица всех рек, полновластно красива,
Как красив, ставший звучною былью, разбой,
Как красива гроза в высоте голубой.
Но желанней мне кротко-шуршащая жёлтая нива
Над родною Владимирской тихой рекою Окой.
И да памятно будет,
Что над этой рекою рождён был любимец веков,
Кто в былинных сердцах — и ещё — много песен пробудит,
Сильный, силы не раб, исполинский смиренник лесов.
Тот прекрасный меж витязей всех, богатырь справедливый,[3]
Кто один не кичился могучею силой своей,
И на подвиги вскормленный скудною нивой,
Был за тех, чья судьба — ждать и ждать хлебоносных стеблей.
Как заманчив он был, когда с сильным и наглым схватился,
И, его не убив, наглеца лишь взметнул в вышину,
И упавшего сам подхватил, чтобы тот не убился,
Но вперёд научился не силу лишь ведать одну.
Как заманчив он был и другой, Соловья победитель,
Разметавши надменных с их Киевской гриднею той,[4]
Кроткий, мог он восстать, как разгневанный мечущий мститель
Мог быть тихой рекой, и разливной рекою Окой.
И заманчив он был, как, прощаясь с родною рекою,
Корку чёрного хлеба пустил он по водам её,
И вскочил на коня, в три прыжка был он с жизнью иною
Но в нарядностях дней не забыл назначенье своё.
ЦЕЛЕБНАЯ КРИНИЦА
Конь Ильи копытом звонким бьет – рождается криница[5],
Ключ лесной освободился из подземного жерла.
Сам Илья в тот миг стремился, улетал в простор, как птица,
А целебная криница до сих пор в лесах светла.
Он летел, не размышляя о зиждительности бега,
Без мышленья сердцем зная, как свобода хороша.
И доныне среброводна освежительная нега,
И поет хрустальность в чащах: "Приходи испить, душа".
ТРАВА-КОСТЁР
Есть трава – растёт
Возле тихих рек.
И не каждый год
Та трава цветёт,
А когда придёт
Человек.
Рост её – стрела,
И красив узор.
Та трава была
Много раз светла,
Снова расцвела,
Как костёр.
И горит огонь
Возле тихих рек.
Мчится красный конь,
Ржет, поёт: Не тронь,
Не хватай огонь,
Человек.
С ржаньем конь скакал,
Убежал в простор.
Ярко промелькал.
Был расцветно ал,
Возле рек сверкал
Цвет-костёр.
И светла была
Влага тихих рек.
В мире весть прошла,
Что трава цвела: –
Был здесь, в мире зла,
Человек.
ЖИВАЯ ВОДА
Богатыри родные,
В вас светят небеса,
В вас водные, степные,
Лесные голоса.
Вы детство укачали,
Как зимняя метель
Качает в снежной дали
Загрезившую ель.
Вы в отрочестве жили
Как отсвет вечных сил,
Как стебель давней были,
Который тьму пробил.
Вы юность обвенчали
С нарядною мечтой,
С глубинностью печали,
С улыбкой золотой.
Когда мечта хотела
Быть в яркой зыби дней,
Вы поглядели смело,
Жар-Птицу дали ей.
Когда в затон мечтанъя
Вошла, как тень, печаль.
Вы сделали страданье
Прозрачным, как хрусталь.
Мгновенья потонули,
Но, жезл подъявши свой,
Вы молодость вернули,
И смех, с водой живой.
И где сошлись дороги,
Ваш образ – как звезда.
Богатыри, вы боги,
Вам жить и жить всегда.
Из цикла 4 "Тени Богов светлоглазых"
СВАРОГ
Небо, носящее имя Сварога,
Небо, верховная степь голубая,
Небо, родившее Солнце, Дажьбога,
Как хорошо ты в ночах, засыпая.
Искрятся звёзды, судеб наших свечи,
Камни горят, что всегда самоцветны,
С душами ждут светозарности встречи,
С душами могут ли быть безответны.
Небо, носящее имя Сварога,
Бездна верховная, глубь голубая,
Каждую ночь мы стоим у порога,
В час как уходит Дажьбог, засыпая.
День в голубые отходит пустыни,
День наш со свитой несчётных явлений,
Свечи судеб засветились и ныне,
Будем в безгласности ждать откровений.
Небо, носящее имя Сварога,
Звёзды раскинулись к краю от краю,
Сердце, как радостно чувствовать Бога,
Сердце, ты мысль не обманешь, я знаю.
ЯРИЛО
В венке из весенних цветов,
Цветов полевых,
Овеян вещаньями прошлых веков,
В одеждах волнистых, красиво-живых,
На белом коне,
Тропою своей,
Я еду, Ярило, среди Белорусских полей,
И звёздные росы сияют на мне,
Погаснут, и снова зажгутся светлей,
Под рокот громов,
В венке из весенних цветов,
Цветов полевых.
По сёлам, за мной, хороводами, девы,
«Ярило», поют, «озари нам напевы»,
Яриле слагают свой стих,
Играют мне песни, на игрищах пляшут,
Сердца расцветают в миг пляски мирской,
Там где-то работают, где-то там пашут,
А игрища – в уровень с белой сохой.
Горсть жёлтых колосьев, колосья ржаные,
Я левой рукою держу,
И маки горят, васильки голубые
Роняю я в рожь, расцвечаю межу.
По сёлам, в их избах, и тесных, и узких,
В полях беспредельных, по имени – Русских,
Являюсь я взору, и грёзе во сне.
Я между живых – как дающий забвенье.
Для них – я виденье
На белом коне,
Миг страсти, бог счастья, бог отдыхов пленных,
И вновь пробуждений и игрищ живых.
В венке из весенних цветов, не надменных,
Но вечно желанных цветов полевых.
1906 |
