Борис Леонидович Пастернак (1890–1960)

        Смерть поэта*  

Не верили, считали – бредни,
Но узнавали от двоих,
Троих, от всех. Равнялись в строку
Остановившегося срока
Дома чиновниц и купчих,
Дворы, деревья, и на них
Грачи, в чаду от солнцепека
Разгоряченно на грачих
Кричавшие, чтоб дуры впредь не
Совались в грех, да будь он лих.
Лишь бы на лицах влажный сдвиг,
Как в складках порванного бредня.

Был день, безвредный день, безвредней
Десятка прежних дней твоих.
Толпились, выстроясь в передней,
Как выстрел выстроил бы их.

Как, сплющив, выплеснул из стока б
Лещей и щуку минный вспых
Шутих, заложенных в осоку,
Как вздох пластов нехолостых.

Ты спал, постлав постель на сплетне,
Спал и, оттрепетав, был тих, –
Красивый, двадцатидвухлетний,
Как предсказал твой тетраптих.1

Ты спал, прижав к подушке щеку,
Спал, – со всех ног, со всех лодыг
Врезаясь вновь и вновь с наскоку
В разряд преданий молодых.
Ты в них врезался тем заметней,
Что их одним прыжком достиг.
Твой выстрел был подобен Этне
В предгорьи трусов и трусих.

Б.Пастернак. Фотография, 1930-е гг.
 
В.Маяковский, 1914 г.
1930
 

*В советской печати стихотворение Б.Пастернака, посвященное самоубийству В.Маяковского, было подвергнуто цензурным сокращениям. Так, снято было название "Смерть поэта", и впервые опубликованное в "Новом мире" (1931. № 1) стихотворение называлось "Отрывок".

1. Тетраптих – произведение живописи (изредка графики или скульптуры в виде рельефа), состоящее из четырех самостоятельных частей на общую тему. Маяковский, имевший художественное образование, употребил это понятие для обозначения жанра своей поэмы "Облако в штанах" (1915), имеющей четыре части. "Красивый, двадцатидвухлетний" - реминисценция из этой поэмы.

Из "Охранной грамоты" Б.Пастернака:
       "Весть качала телефоны, покрывая лица бледностью и устремляя к Лубянскому проезду, двором в дом, где уже по всей лестнице мостились, плакали и жались люди из города и жильцы дома, ринутые и разбрызганные по стенам плющильною силой событья <…>
      В передней и столовой стояли и сидели в шапках и без шапок. Он лежал дальше, в своём кабинете. Дверь из передней в Лилину комнату была открыта, и у порога, прижав голову к притолоке, плакал Асеев. В глубине у окна, втянув голову в плечи, трясся мелкой дрожью беззвучно рыдавший Кирсанов. <…> В окно лилось кажущееся безучастье безмерного мира. Вдоль по небу, точно между землёй и морем, стояли серые деревья и стерегли границу. Глядя на сучья в горячащихся почках, я постарался представить себе далеко-далеко за ними тот маловероятный Лондон, куда отошла телеграмма. Там вскоре должны были вскрикнуть, простереть сюда руки и упасть без памяти. Мне перехватило горло. Я решил опять перейти в его комнату, чтобы на этот раз выреветься в полную досталь. <…>
      Он лежал на боку, лицом к стене, хмурый, рослый, под простынёй до подбородка, с полуоткрытым, как у спящего, ртом. Горделиво ото всех отвернувшись, он, даже лёжа, даже и в этом сне, упорно куда-то порывался и куда-то уходил. Лицо возвращало к временам, когда он сам назвал себя красивым, двадцатидвухлетним, потому что смерть закостенила мимику, почти никогда не попадающуюся ей в лапы. Это было выраженье, с которым начинают жизнь, а не которым её кончают. Он дулся и негодовал... Когда я пришёл туда вечером, он лежал уже в гробу. Лица, наполнявшие комнату днём, успели смениться другими. Было довольно тихо. Уже почти не плакали <…>
      Только у этого новизна времён была климатически в крови. Весь он был странен странностями эпохи, наполовину ещё не осуществлёнными. Я стал вспоминать черты его характера, его независимость, во многом совершенно особенную. Все они объяснялись навыком к состояньям, хотя и подразумевающимся нашим временем, но ещё не вошедшим в свою злободневную силу. Он с детства был избалован будущим, которое далось ему довольно рано и, видимо, без большого труда".
Пастернак. Воздушные пути. Проза разных лет. М.: Сов. писатель,1982.

 
 


Яндекс.Метрика
Используются технологии uCoz