Острое чувство кризиса цивилизации в рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско»
Главная
Портрет И.А.Бунина работы
художника В.И.Россинского, 1915
 
Произведения И.А.Бунина
(библиотека сайта)
 
Острое чувство кризиса цивилизации
в рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско»
 
Урок по рассказу И.Б.Бунина[1]
 

Цель урока: раскрыть философское содержание рассказа Бунина.

Методические приемы: аналитическое чтение.

Ход урока.

I. Слово учителя.

Уже шла Первая мировая война, налицо был кризис цивилизации. Бунин обратился к проблемам актуальным, но не связанным непосредственно с Россией, с текущей российской действительностью. Весной 1910 г. И.А. Бунин посетил Францию, Алжир, Капри. В декабре 1910 — весной 1911 гг. был в Египте и на Цейлоне. Весной 1912 г. снова уехал на Капри, а летом следующего года побывал в Трапезунде, Константинополе, Бухаресте и других городах Европы. С декабря 1913 г. полгода провел на Капри. Впечатления от этих путешествий отразились в рассказах и повестях, составивших сборники «Суходол»(1912), «Иоанн Рыдалец» (1913), «Чаша жизни» (1915), «Господин из Сан-Франциско» (1916).

Повесть «Господин из Сан-Франциско» (первоначальное название «Смерть на Капри»[2]) продолжала традицию Л.Н. Толстого, изображавшего болезнь и смерть как важнейшие события, выявляющие истинную цену личности («Поликушка», 1863; «Смерть Ивана Ильича», 1886; «Хозяин и работник», 1895). Наряду с философской линией в повести Бунина разрабатывалась социальная проблематика, связанная с критическим отношением к бездуховности буржуазного общества, к возвышению технического прогресса в ущерб внутреннему совершенствованию.

Бунин не принимает буржуазную цивилизацию в целом. Пафос рассказа — в ощущении неотвратимости гибели этого мира.

Сюжет построен на описании несчастного случая, неожиданно прервавшего налаженную жизнь и планы героя, имени которого «никто не запомнил». Он один из тех, кто до пятидесяти восьми лет «работал не покладая рук», чтобы стать похожим на богатых людей, «кого некогда взял себе за образец».

II. Беседа по рассказу.

— Какие образы в рассказе имеют символическое значение?

(Во-первых, символом общества воспринимается океанский пароход со значимым названием «Атлантида», на котором плывет в Европу безымянный миллионер. Атлантида — затонувший легендарный, мифический континент, символ погибшей цивилизации, не устоявшей перед натиском стихии. Возникают также ассоциации с погибшим в 1912 году «Титаником»[3]. «Океан, ходивший за стенами» парохода, — символ стихии, природы, противостоящей цивилизации.
Символическим является и образ капитана, «рыжего человека чудовищной величины и грузности, похожего... на огромного идола и очень редко появлявшегося на люди из своих таинственных покоев». Символичен образ заглавного героя (справка: заглавный герой тот, чье имя вынесено в заглавие произведения, он может и не быть главным героем). Господин из Сан-Франциско — олицетворение человека буржуазной цивилизации.)

Рекомендация для учителя.

Чтобы яснее представить характер соотношения «Атлантиды» и океана, можно применить «кинематографический» прием: «камера» сначала скользит по этажам корабля, демонстрируя богатое убранство, детали, подчеркивающие роскошь, основательность, надежность «Атлантиды», а затем постепенно «отплывает», показывая громадность корабля в целом; двигаясь далее, «камера» все удаляется от парохода до тех пор, пока он не становится похож на ореховую скорлупку в огромном бушующем океане, заполняющем все пространство. (Вспомним завершающую сцену кинофильма «Солярис», где, казалось бы, обретенный отчий дом оказывается лишь воображаемым, данным герою силой Океана. Если есть возможность, можно показать эти кадры в классе).

— Какое значение имеет основное место действия рассказа?

(Основное действие повести разворачивается на огромном пароходе знаменитой «Атлантиде». Ограниченность сюжетного пространства позволяет сосредоточить внимание на механизме функционирования буржуазной цивилизации. Она предстает обществом, разделенным на верхние «этажи» и «подвалы». Наверху жизнь протекает, как в «отеле со всеми удобствами», размеренно, спокойно и праздно. «Пассажиров», живущих «благополучно», «много», но куда больше — «великое множество» — тех, кто работает на них «в поварских, судомойнях» и в «подводной утробе» — у «исполинских топок».)

— Какой прием использует Бунин для изображения разделения общества?

(Разделение имеет характер антитезы: противопоставляются отдых, беззаботность, танцы и работа, непосильное напряжение»; «сияние... чертога» и «мрачные и знойные недра преисподней»; «господа» во фраках и смокингах, дамы в «богатых», «прелестных» «туалетах» и «облитые едким, грязным потом и по пояс голые люди, багровые от пламени». Постепенно выстраивается картина рая и ада.)

— Как соотносятся между собой «верхи» и «низы»?

(Они странным образом связаны друг с другом. Попасть наверх помогают «хорошие деньги», а тех, кто, как «господин из Сан-Франциско», был «довольно щедр» к людям из «преисподней», они «кормили и поили... с утра до вечера служили ему, предупреждая его малейшее желание, охраняли его чистоту и покой, таскали его вещи…».)

— Почему главный герой лишен имени?

(Герой назван просто «господином», потому что именно в этом его суть. По крайней мере, сам он считает себя господином и упивается своим положением. Он может позволить себе «единственно ради развлечения» поехать «в Старый Свет на целых два года», может пользоваться всеми благами, гарантируемыми его статусом, верит «в заботливость всех тех, что кормили и поили его, с утра до вечера служили ему, предупреждал его малейшее желание», может презрительно бросать оборванцам сквозь зубы: «Go away! Via!». («Прочь!»).)

— Как описывает «господина» автор?

(Описывая внешность господина, Бунин использует эпитеты, подчеркивающие его богатство и его неестественность: «серебряные усы», «золотые пломбы» зубов, «крепкая лысая голова», сравнивается со «старой слоновой костью». В господине нет ничего духовного, его цель — стать богатым и пожинать плоды этого богатства — осуществилась, но он не стал от этого счастливее. Описание господина из Сан-Франциско постоянно сопровождает авторская ирония.)

— Когда герой начинает меняться, теряет свою самоуверенность?

(«Господин» меняется только перед лицом смерти, в нем начинает проявляться уже не господин из Сан-Франциско, — его больше не было, — а кто-то другой». Смерть делает его человеком: «черты его стали утончаться, светлеть...». «Умерший», «покойный», «мертвый» — так теперь именует автор героя. Резко меняется отношение к нему окружающих: труп должны убрать из отеля, чтобы не портить настроение другим постояльцам, гроб предоставить не могут — только ящик из-под содовой («содовая» тоже одна из примет цивилизации), прислуга, трепетавшая перед живым, издевательски смеется над мертвым. В конце рассказа упоминается «тело мертвого старика из Сан-Франциско», которое возвращается «домой, в могилу, на берега Нового Света», в черном трюме. Могущество «господина» оказалось призрачным.)

— Как показано общество в рассказе?

(Пароход — последнее слово техники — является моделью человеческого общества. Его трюмы и палубы — слои этого общества. На верхних этажах корабля, похожего «на громадный отель со всеми удобствами», размеренно протекает жизнь богатых, достигших полного «благополучия». Эта жизнь обозначается длиннейшим неопределенно-личным предложением, занимающим почти страницу: «вставали рано, ... пили кофе, шоколад, какао, ... садились в ванны, возбуждая аппетит и хорошее самочувствие, совершали дневные туалеты и шли к первому завтраку...». Эти предложения подчеркивают обезличенность, безындивидуальность тех, кто считает себя хозяевами жизни. Все, что они делают ненатурально: развлечения нужны лишь для искусственного возбуждения аппетита. «Путешественники» не слышат злобного воя сирены, предвещающего гибель, — его заглушают «звуки прекрасного струнного оркестра».
Пассажиры корабля представляют безымянные «сливки» общества: «Был среди этой блестящей толпы некий великий богач, ... был знаменитый испанский писатель, была всесветная красавица, была изящная влюбленная пара...» Пара изображала влюбленность, была «нанята Ллойдом играть в любовь за хорошие деньги». Это искусственный рай, залитый светом, теплом и музыкой.
А есть и ад. «Подводная утроба парохода» подобна преисподней. Там «глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами груды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени». Отметим тревожный колорит и угрожающую звукопись этого описания.)

— Как решается конфликт между человеком и природой?

(Общество лишь похоже на отлаженную машину. Природа, кажущаяся предметом развлечения наряду с «памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и... любовью молоденьких неаполитанок», напоминает об иллюзорности жизни в «отеле». Он «громадный», но вокруг него — «водяная пустыня» океана и «облачное небо». Извечный страх человека перед стихией заглушен звуками «струнного оркестра». О нем напоминает «поминутно взывающая» из ада, стонущая «в смертной тоске» и «неистовой злобе» сирена, но ее слышат «немногие». Все остальные верят в незыблемость своего существования, охраняемого «языческим идолом» — командиром корабля. Конкретность описания сочетается с символикой, что позволяет подчеркнуть философский характер конфликта. Социальный разрыв между богатыми и бедными — ничто по сравнению с той пропастью, что отделяет человека от природы и жизнь от небытия.)

— Какова роль эпизодических героев рассказа — Лоренцо и абруццских горцев?

(Эти герои появляются в конце рассказа и никак не связаны с его действием. Лоренцо — «высокий старик лодочник, беззаботный гуляка и красавец», вероятно, ровесник господина из Сан-Франциско. Ему посвящено лишь несколько строк, однако дано звучное имя, в отличие от заглавного героя. Он знаменит по всей Италии, не раз служил моделью многим живописцам. «С царственной повадкой» он поглядывает вокруг, ощущая себя поистине «царственным», радуясь жизни, «рисуясь своими лохмотьями, глиняной трубкой и красным шерстяным беретом, спущенным на одно ухо». Живописный бедняк старик Лоренцо останется жить вечно на полотнах художников, а богатого старика из Сан-Франциско вычеркнули из жизни и забыли, не успел он умереть.
Абруццские горцы, как и Лоренцо, олицетворяют естественность и радость бытия. Они живут в согласии, в гармонии с миром, с природой: «Шли они — и целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем...». Волынка из козьего меха и деревянная цевница горцев противопоставлены «прекрасному струнному оркестру» парохода. Горцы воздают своей живой, безыскусной музыкой хвалы солнцу, утру, «непорочной заступнице всех страждущих в этом злом и прекрасном мире, и рожденному от чрева ее в пещере Вифлеемской…». Это и есть истинные ценности жизни, в отличие от блестящих, дорогих, но искусственных, мнимых ценностей «господ».)

— Какой образ является обобщающим образом ничтожности и тленности земного богатства и славы?

(Это тоже безымянный образ, в котором узнается некогда могущественный римский император Тиберий[4], который последние годы своей жизни прожил на Капри. Многие «съезжаются смотреть на остатки того каменного дома, где он жил». «Человечество навеки запомнило его», но это слава Герострата: «человек, несказанно мерзкий в удовлетворении своей похоти и почему-то имевший власть над миллионами людей, наделавший над ними жестокостей сверх всякой меры». В слове «почему-то» — разоблачение фиктивного могущества, гордыни; время все расставляет по местам: дает бессмертие истинному и ввергает в забвение ложное.)



III. Слово учителя.

В рассказе постепенно нарастает тема конца сложившегося миропорядка, неизбежности гибели бездушной и бездуховной цивилизации. Она заложена в эпиграфе, который был снят Буниным лишь в последней редакции 1951 года: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий!» Эта библейская фраза, напоминающая о пире Валтасара перед падением Халдейского царства, звучит предвестием будущих великих катастроф. Упоминание в тексте Везувия, извержение которого погубило Помпею, усиливает грозное предсказание. Острое чувство кризиса цивилизации, обреченной на небытие, сопрягается с философскими размышлениями о жизни, человеке, смерти и бессмертии.

IV. Анализ композиции и конфликта рассказа.
Материал для учителя.


Композиция повести имеет кольцевой характер. Путешествие героя начинается в Сан-Франциско и заканчивается возвращением «домой, в могилу, на берега Нового Света». «Средина» повести — посещение «Старого Света» — помимо конкретного, имеет и обобщенный смысл. «Новый Человек», возвращаясь к истории, по-новому оценивает свое место в мире. Приезд героев в Неаполь, на Капри открывает возможность для включения в текст авторских описаний «чудесной», «радостной, прекрасной, солнечной» страны, красоту которой «бессильно выразить человеческое слово», и философских отступлений, обусловленных итальянскими впечатлениями.
Кульминацией является сцена «неожиданно и грубо навалившейся» на «господина» смерти в «самом маленьком, самом плохом, в самом сыром и холодном» номере «нижнего коридора».
Это событие только по стечению обстоятельств было воспринято как «ужасное происшествие» («не будь в читальне немца», вырвавшегося оттуда «с криком», хозяину удалось бы «успокоить… поспешными заверениями, что это так, пустяк...»). Неожиданный уход в небытие в контексте повести воспринимается как высший момент столкновения иллюзорного и истинного, когда природа «грубо» доказывает свою всесильность. Но люди продолжают свое «беззаботное», безумное существование, быстро возвращаясь к миру и покою». Их не может пробудить к жизни не только пример одного из их современников, но даже воспоминание о том, что случилось «две тысячи лет назад» во времена жившего «на одном из самых крутых подъемов» Капри Тиберия, бывшего римским императором при жизни Иисуса Христа.
Конфликт повести далеко выходит за рамки частного случая, в связи с чем его развязка связана с размышлениями о судьбе не одного героя, а всех прошлых и будущих пассажиров «Атлантиды». Обреченное на «тяжкий» путь преодоления «мрака, океана, вьюги», замкнутое в «адской» общественной машине, человечество подавлено условиями своей земной жизни. Только наивным и простым, как дети, доступна радость приобщения «к вечным и блаженным обителям». В повести возникает образ «двух абруццских горцев», обнажающих головы перед гипсовой статуей «непорочной заступницы всех страждущих», вспоминая о «благословенном сыне ее», принесшем в «злой» мир «прекрасное» начало добра. Хозяином земного мира остался дьявол, следящий «с каменистых ворот двух миров» за деяниями «Нового Человека со старым сердцем». Что выберет, куда пойдет человечество, сможет ли победить в себе злое начало,— это вопрос, на который повесть дает «подавляющий… душу» ответ. Но развязка становится проблемной, так как в финале утверждается мысль о Человеке, чья «гордыня» превращает его в третью силу мира. Символом этого является путь корабля сквозь время и стихии: «Вьюга билась в его снасти и широкогорлые трубы, побелевшие от снега, но он был стоек, тверд, величав и страшен».
Художественное своеобразие повести связано с переплетением эпического и лирического начал. С одной стороны, в полном соответствии с реалистическими принципами изображения героя в его взаимосвязях со средой на основе социально-бытовой конкретики создается тип, реминисцентным фоном для которого, в первую очередь, являются образы «мертвых душ» (Н. В. Гоголь. «Мертвые души», 1842), При этом так же, как у Гоголя, благодаря авторской оценке, выраженной в лирических отступлениях, происходит углубление проблематики, конфликт при обретает философский характер.

Домашнее задание:

1. Перечитать рассказы Бунина о любви, в том числе из цикла «Темные аллеи».
2. Подготовиться к обзору рассказов, подумать над их проблематикой и языковыми и образными особенностями.

Дополнительный материал для учителя.[5]

Мелодия смерти подспудно начинает звучать с самых первых страниц произведения, постепенно становясь ведущим мотивом. Вначале смерть предельно эстетизирована, живописна: в Монте-Карло одним из занятий богатых бездельников является «стрельба в голубей, которые очень красиво взвиваются и садков над изумрудным газоном, на фоне моря цвета незабудок, и тотчас стукаются белыми комочками о землю». (Для Бунина вообще характерна эстетизация вещей обычно неприглядных, которые должны скорее пугать, чем привлекать наблюдателя, — ну кто, кроме него, мог написать о «чуть припудренных нежнейших розовых прыщиках возле губ и между лопаток» у дочери господина из Сан-Франциско, сравнить белки глаз негров с «облупленными крутыми яйцами» или назвать молодого человека в узком фраке с длинными фалдами «красавцем, похожим на огромную пиявку!») Затем намек на смерть возникает в словесном портрете наследного принца одного из азиатских государств, милого и приятного в общем человека, усы которого, однако, «сквозили, как у мертвого», а кожа на лица была «точно натянута». И сирена на корабле захлебывается в «смертной тоске», суля недоброе, и музеи холодны и «мертвенно-чисты», и океан ходит «траурными от серебряной пены горами» и гудит, как «погребальная месса».
Но еще более явственно дыхание смерти чувствуется в наружности главного героя, в портрете которого превалируют желто-черно-серебристые тона: желтоватое лицо, золотые пломбы в зубах, цвета слоновой кости череп. Кремовое шелковое белье, черные носки, брюки, смокинг довершают его облик. Да и сидит он в золотисто-жемчужном сиянии чертога обеденной залы. И кажется, что от него эти краски распространяются на природу и весь окружающий мир. Разве что добавлен еще тревожно-красный цвет. Понятно, что океан катит свои черные валы, что багровое пламя вырывается из топок корабля, естественно, что у итальянок черные волосы, что резиновые накидки извозчиков отдают чернотой, что толпа лакеев «черна», а у музыкантов могут быть красные куртки. Но почему прекрасный остров Капри тоже надвигается «своей чернотой», «просверленный красными огоньками», почему даже «смирившиеся волны» переливаются, как «черное масло», а по ним от зажегшихся фонарей на пристани текут «золотые удавы»?
Так Бунин создает у читателя представление о всесилии господина из Сан-Франциско, способном заглушить даже красоту природы! (...) Ведь даже солнечный Неаполь не озаряется солнцем, пока там находится американец, и остров Капри кажется каким-то призраком, «точно его никогда и не существовало на свете», когда богач приближается к нему...

— Вспомните, в произведениях каких писателей присутствует «говорящая цветовая гамма. Какую роль в создании образа Петербурга у Достоевского играет желтый цвет? Какие еще краски оказываются значимыми?

Все это нужно Бунину, чтобы подготовить читателя к кульминационному моменту повествования — смерти героя, о которой тот не задумывается, мысль о которой вообще не проникает в его сознание. Да и какая может быть неожиданность в этом запрограммированном мире, где торжественное одевание к ужину свершается таким образом, будто человек готовится к «венцу» (то есть счастливой вершине своей жизни!), где существует бодрая подтянутость пусть и немолодого, но хорошо выбритого и еще очень элегантного человека, который так легко обгоняет запаздывающую к ужину старуху! Бунин припас только одну деталь, которая «выбивается» из ряда хорошо отрепетированных дел и движений: когда господин из Сан-Франциско одевается к ужину, не слушается его пальцев шейная запонка. Никак не желает она застегиваться... Но он все-таки побеждает ее. Больно кусающую «дряблую кожицу в углублении под кадыком», побеждает «с сияющими от напряжения глазами», «весь сизый от сдавившего ему горло... тугого воротничка». И вдруг в эту минуту он произносит слова, которые никак не вяжутся с атмосферой всеобщего довольства, с восторгами, которые он приготовился получать. «— О. Это ужасно! — пробормотал он... и повторил с убеждением: — Это ужасно...» Что именно показалось ему ужасным в этом рассчитанном на удовольствия мире, господин из Сан-Франциско, не привыкший задумываться о неприятном, так и не попытался понять. Однако поразительно то, что до этого говоривший преимущественно по-английски или по-итальянски американец (русские реплики его весьма кратки и воспринимаются как «проходные») — дважды повторяет это слово по-русски... Кстати, стоит вообще отметить его отрывистую, как бы лающую речь: он не произносит более двух-трех слов кряду.
«Ужасным» было первое прикосновение Смерти, так и не осознанное человеком, в душе которого «уже давным-давно не осталось… каких-либо мистических чувств». Ведь, как пишет Бунин, напряженный ритм его жизни не оставлял «времени для чувств и размышлений». Впрочем, некоторые чувства, вернее ощущения, все же у него были, правда, простейшие, если не сказать низменные... Писатель неоднократно указывает, что оживлялся господин из Сан-Франциско только при упоминании об исполнительнице тарантеллы.[6] (его вопрос, заданный «ничего не выражающим голосом», о ее партнере: не муж ли он — как раз и выдает скрываемое волнение), только воображая, как она, «смуглая, с наигранными глазами, похожая на мулатку, в цветистом наряде (...) пляшет», только предвкушая «любовь молоденьких неаполитанок, пусть и не совсем бескорыстную», только любуясь «живыми картинками» в притонах или так откровенно заглядываясь на знаменитую красавицу-блондинку, что его дочери стало неловко. Отчаяние же он чувствует лишь тогда, когда начинает подозревать, что жизнь вырывается из-под его контроля: он приехал в Италию наслаждаться, а здесь туман дожди и ужасающая качка... Зато ему дано с наслаждением мечтать о ложке супа и глотке вина.
И за это, а также и за всю прожитую жизнь, в которой были и самоуверенная деловитость, и жестокая эксплуатация других людей, и бесконечное накопление богатств, и убежденность, что все вокруг призваны «служить» ему, «предупреждать его малейшие желания», «таскать его вещи», за отсутствие какого-либо живого начала казнит его Бунин и казнит жестоко, можно сказать, беспощадно.
Смерть господина из Сан-Франциско потрясает своей неприглядностью, отталкивающим физиологизмом. Теперь писатель в полной мере использует эстетическую категорию «безобразного», чтобы в нашей памяти навсегда запечатлелась отвратительная картина. Бунин не жалеет отталкивающих подробностей, чтобы воссоздать человека, которого никакое богатство не может спасти от последовавшего после кончины унижения. Позже мертвому даруется и подлинное общение с природой, которого он был лишен, в чем, будучи живым, никогда не испытывал потребности: «звезды глядели на него с неба, сверчок с грустной беззаботностью запел на стене».

— Какие вы можете назвать произведения, где смерть героя описана подробно? Какое значение имеют эти «финалы» для понимания идейного замысла? Как в них выражена авторская позиция?

...Писатель «наградил» своего героя такой безобразной, непросветленной смертью, чтобы еще раз подчеркнуть ужас той неправедной жизни, которая только и могла завершиться подобным образом. И действительно, после смерти господина из Сан-Франциско мир почувствовал облегчение. Произошло чудо. Уже на следующий день «озолотилось» утреннее голубое небо, «на острове снова водворились мир и покой», на улицы высыпал простой люд, а городской рынок украсил своим присутствием красавец Лоренцо, который служит моделью многим живописцам и как бы символизирует собой прекрасную Италию...



1. Источник: Егорова Н. В. Поурочные разработки по русской литературе ХХ века: 11 класс, I полугодие. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: ВАКО, 2005. – 368 с. – (В помощь школьному учителю). (вернуться)

2. По словам Бунина, написанию рассказа способствовала случайно увиденная летом 1915 года в Москве в витрине книжного магазина обложка повести Томаса Манна «Смерть в Венеции»: в начале сентября 1915 года, находясь в гостях у двоюродной сестры в Орловской губернии, «я почему-то вспомнил эту книгу и внезапную смерть какого-то американца, приехавшего на Капри, в гостиницу „Квисисана“, где мы жили в тот год, и тотчас решил написать „Смерть на Капри“, что и сделал в четыре дня – не спеша, спокойно, в лад осеннему спокойствию сереньких и уже довольно коротких и свежих дней и тишине в усадьбе… Заглавие „Смерть на Капри“ я, конечно, зачеркнул тотчас же, как только написал первую строку: „Господин из Сан-Франциско…“ И Сан-Франциско, и всё прочее (кроме того, что какой-то американец действительно умер после обеда в „Квисисане“) я выдумал… „Смерть в Венеции“ я прочёл в Москве лишь в конце осени. Это очень неприятная книга». (вернуться)

3. «Титаник» – британский трансатлантический пароход, второй лайнер класса «Олимпик». Строился в Белфасте на верфи «Харленд энд Вулф» с 1909 по 1912 год по заказу судоходной компании «Уайт Стар Лайн». На момент ввода в эксплуатацию являлся самым большим судном в мире.
В ночь с 14 на 15 апреля 1912 года во время первого рейса потерпел крушение в северной Атлантике, столкнувшись с айсбергом. (вернуться)

4. Тибе́рий Ю́лий Це́зарь А́вгуст (42 год до н. э.–37 год н. э.) – второй римский император (с 14 года) из династии Юлиев-Клавдиев.
В 25 году у Тиберия окончательно испортились отношения со своей властной матерью – Ливией, и он уехал из Рима в Кампанию, на Капри. Наибольшую строительную деятельность Тиберий развил на острове Капри, где он провел последние десять своей жизни. Судя по источникам, он построил здесь двенадцать вилл (Тацит), из которых одна называлась «виллой Юпитера» (Светоний). В ряде вилл, украшавших прекрасный гористый остров, получил особое развитие принцип террасных домов. Отдельные корпуса группируются в них вокруг главного здания виллы; жизненным центром каждого комплекса является высеченная в скале сводчатая цистерна. Такое владение, расположенное на нескольких террасах, включало обычно и небольшой приморский участок, так что разница уровней отдельных зданий одной и той же виллы доходила до 60 м. (вернуться)

5. Источник: Михайлова М. В. И. А. Бунин. // Русская литература ХIX-XX веков: Учебное пособие для поступающих в вузы: В 2 т. М., 2001. Т. 2. С. 46—51. (вернуться)

6. Таранте́лла (итал. Tarantella) – итальянский народный танец в сопровождении гитары, тамбурина (он же бубен) и кастаньет (в Сицилии), музыкальный размер – 6/8, 3/8. С историей тарантеллы связано много легенд. (вернуться)

 
 



Яндекс.Метрика
Используются технологии uCoz