ИЗ ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ИЗ «ЖИТИЯ СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО» [1]

Начало Жития Сергия

Благослови, отче!

Преподобный отец наш Сергий родился от родителей благородных и благоверных: от отца, которого звали Кириллом, и матери, по имени Мария, которые были Божьи угодники, правдивые перед Богом и перед людьми, и всякими добродетелями полны и украшены, что Бог любит. Не допустил Бог, чтобы такой младенец, который должен был воссиять, родился от неправедных родителей. Но сначала создал Бог и предуготовил таких праведных родителей его и потом от них произвел своего угодника. О достохвальная чета! О добрейшие супруги, бывшие такому младенцу родителями! Сначала подобает почтить и похвалить родителей его, и это неким добавлением будет к похвалам и почестям ему. Ведь нужно было, чтобы дарован был Сергий Богом многим людям для блага, для спасения и для пользы, и поэтому не пристало такому младенцу от неправедных родиться родителей, и другим, то есть неправедным родителям, не пристало бы родить это дитя. Только тем избранным родителям Бог его даровал, что и случилось: соединилось добро с добром и лучшее с лучшим.

И свершилось некое чудо до рождения его: случилось нечто такое, что нельзя молчанию предать. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды — дело было в воскресенье — мать его вошла в церковь, как обычно, во время пения святой литургии. И стояла она с другими женщинами в притворе, а когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все люди стояли молча, тогда внезапно младенец начал кричать в утробе матери, так что многие ужаснулись от этого крика — преславного чуда, совершившегося с этим младенцем. И вот снова, перед тем как начали петь херувимскую песнь, то есть «Иже херувим», внезапно младенец начал вторично громко кричать в утробе, громче, чем в первый раз, так что по всей церкви разнесся голос его, так что и сама мать его в ужасе стояла, и женщины, бывшие там, недоумевали про себя и говорили: «Что же будет с этим младенцем?» Когда же иерей возгласил: «Вонмем, святая святым!» — младенец снова, в третий раз, громко заплакал.

Мать же его чуть на землю не упала от сильного страха и ужаснулась, в великом трепете, начала тихо плакать. Остальные же благоверные женщины подошли к ней, стали спрашивать ее, говоря: «Что это — не ребенок ли у тебя за пазухой в пеленках, а мы его детский крик слышали, раздававшийся по всей церкви?» Она же в растерянности из-за обильных слез не могла ничего им сказать, но только ответила: «Ищите,— сказала она,— в другом месте, а у меня нет ребенка». Они же допытывались, спрашивая друг друга, и поискали, и не нашли. Снова они обратились к ней, говоря: «Мы по всей церкви искали и не нашли младенца. Кто же тот младенец, который кричал?» Мать же его, не в силах утаить того, что произошло и о чем они спрашивали, ответила им: «Младенца за пазухой у меня нет, как вы думаете, но в утробе у меня ребенок, еще не родившийся. Он кричал». Женщины же сказали ей: «Как может быть дарован голос до рождения младенцу, еще находящемуся в утробе?» Она же ответила: «Я тому и сама удивляюсь, вся объята страхом, трепещу, не понимая случившегося». <...>

Мария же, мать его, с того дня, когда было это знамение и происшествие, с тех пор пребывала благополучно до родов и носила младенца в утробе как некое бесценное сокровище, и как драгоценный камень, и как чудесный жемчуг, и как сосуд избранный. И когда в себе ребенка носила и была им беременна, тогда она себя блюла от всякой скверны и от всякой нечистоты, постом ограждала себя, и всякой пищи скоромной избегала, и мяса, и молока, и рыбы не ела, лишь хлебом, и овощами, и водой питалась. От пьянства совершенно воздерживалась, а вместо различных напитков одну только воду, и ту понемногу пила. <...>

Когда настал срок родов, родила она младенца. И весьма радостно рождение его встретив, родители позвали к себе родных, и друзей, и соседей, и предались веселью, славя и благодаря Бога, давшего им такое дитя. После рождения его, когда в пеленки был завернут младенец, нужно было к груди его приносить. Но когда случалось, что мать его ела некую мясную пищу, которой она насыщала и наполняла свою плоть, тогда младенец никак не хотел грудь брать. И это случалось не один раз, но иногда день, иногда два дня ребенок не ел. Поэтому страх вместе со скорбью овладевал родившей младенца и родственниками ее. И с трудом они поняли, что не хочет младенец пить молоко, когда мясом питается кормящая его, но согласен пить, только если она не будет разрешаться от поста. И с той поры мать воздерживалась и постилась, и с тех пор младенец стал всегда, как дóлжно, кормиться.

И пришел день исполнения обета его матери: после шести недель, то есть когда наступил сороковой день после рождения его, родители принесли ребенка в церковь Божью, отдавая то, что получили от Бога, поскольку они обещали отдать ребенка Богу, даровавшему его; к тому же иерей повелевал, чтобы ребенок получил крещение Божественное. Иерей же, приготовив ребенка к таинству и много молитв сотворив над ним, с радостью духовной и старанием окрестил его во имя Отца и Сына и Святого Духа — именем Варфоломей в святом крещении назвав его. Он вынул ребенка, принявшего обильно благодать Святого Духа, из купели, и почувствовал иерей, осененный духом Божественным, понял, что сосудом избранным будет этот младенец. <...>

Младенец же, о котором идет речь, о котором начинается рассказ, после крещения через несколько месяцев был вскормлен по закону природы, и от груди матери его отняли, и развернули из пеленок, и из колыбели вынули. Рос ребенок в следующие годы, как и полагается в этом возрасте, мужала его душа, и тело, и дух, и наполнялся он разумом и страхом Божьим, и милость Божья была с ним; так он жил до семи лет, когда родители его отдали учиться грамоте.

У раба Божьего Кирилла, о котором шла речь, было три сына: первый Стефан, второй — этот Варфоломей, третий Петр; их воспитал он со всякими наставлениями в благочестии и чистоте. Стефан и Петр быстро изучили грамоту, Варфоломей же не быстро учился читать, но как-то медленно и не прилежно. Учитель с большим старанием учил Варфоломея, но отрок не слушал его и не мог научиться, не похож он был на товарищей, учащихся с ним. За это часто бранили его родители, учитель же еще строже наказывал, а товарищи укоряли. Отрок втайне часто со слезами молился Богу, говоря: «Господи! Дай мне выучить грамоту эту, научи Ты меня и вразуми меня».

О том, как от Бога было дано ему уразуметь грамоту, а не от людей

Поэтому сильно печалились родители его, а тщетности усилий своих весьма огорчался учитель. Все печалились, не ведая высшего предначертания Божественного промысла, не зная, что хочет Бог сотворить с этим отроком, что не оставит Господь преподобного Своего. Так, по усмотрению Бога, нужно было, чтобы от Бога книжное учение он получил, а не от людей; что и сбылось. Скажем же и о том, как, благодаря Божественному откровению, научился он грамоте.

Однажды отец послал его искать лошадей. Так все было по предначертанию всемудрого Бога, как Первая книга Царств говорит о Сауле, который послан был отцом своим Кисом искать осла; Саул пошел и увидел святого пророка Самуила, которым был помазан на царство, и важнее обычных дел дело нашел[3]. Так и блаженный отрок важнее дел обычных дело нашел; когда он послан был отцом своим Кириллом искать скот, он увидел некоего черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося. Отрок же, увидев его, сначала смиренно поклонился ему, затем приблизился и стал около него, ожидая, когда тот кончит молитву.

И когда кончил молиться старец и посмотрел на отрока, увидел он духовным взором, что будет отрок сосудом избранным Святого Духа. Он обратился к Варфоломею, подозвал его к себе, и благословил его, и поцеловал его во имя Христа, и спросил его: «Что ищешь и чего хочешь, чадо?» Отрок же сказал: «Душа моя желает более всего знать грамоту, для чего я отдан был учиться. Ныне скорбит душа моя, так как учусь я грамоте, но не могу ее одолеть. Ты же, святой отче, помолись за меня Богу, чтобы смог я научиться грамоте».

Старец же, подняв руки и очи к небу и вздохнув перед Богом, помолился прилежно и после молитвы сказал: «Аминь». И, взяв из мошны своей как некое сокровище, он подал ему тремя пальцами нечто похожее на анафору, с виду маленький кусок белого хлеба пшеничного, кусок святой просфоры[4], и сказал ему: «Отвори уста свои, чадо, и открой их. Возьми это и съешь — это тебе дается знамение благодати Божьей и понимания Святого писания. Хотя и малым кажется то, что я даю, но велика сладость вкушения этого». Отрок же открыл уста и съел то, что ему было дано; и была сладость во рту его, как от меда сладкого. И сказал он: «Не об этом ли сказано: „Как сладки гортани моей слова твои! Лучше меда устам моим”; и душа моя возлюбила это». И ответил ему старец: «Если будешь верить, и больше этого увидишь. А о грамоте, чадо, не скорби: да будет известно тебе, что с сего дня дарует тебе Господь хорошее знание грамоты, знание большее, чем у братьев твоих и чем у сверстников твоих». И поучил его на пользу души.

Отрок же поклонился старцу и, как земля плодовитая и плодоносная, семена принявшая в сердце свое, стоял он, радуясь душой и сердцем, что встретил такого святого старца. Старец хотел пойти своей дорогой; отрок же упал на землю лицом перед ногами старца и со слезами его молил, чтобы поселился старец в доме родителей его, говоря так: «Родители мои очень любят таких, как ты, отче». Старец же, удивившись вере его, поспешил войти в дом родителей его.

Они же, увидев старца, вышли ему навстречу и поклонились ему. Благословил их старец; они же собирали еду, чтобы накормить его. Но старец не сразу пищи отведал, но сначала вошел в молитвенный храм, то есть в часовню, взяв с собой освященного в утробе отрока. И начал он «Часы»[5] петь, а отроку велел псалом читать. Отрок же сказал: «Я не умею этого, отче». Старец же ответил: «Сказал я тебе, что с сего дня дарует тебе Господь знание грамоты. Произноси слово Божье без сомнения». И случилось тогда нечто удивительное: отрок, получив благословение от старца, начал петь псалмы очень хорошо и стройно; и с того часа он хорошо знал грамоту. И сбылось пророчество премудрого пророка Иеремии, говорящего: «Так говорит Господь: „Вот Я дал слова Мои в уста твои”[6]». Родители же отрока и братья его, увидев это и услышав, удивились неожиданному его разуму и мудрости и прославили Бога, давшего ему такую благодать.

Когда они со старцем вышли из часовни, те поставили перед ним пищу. Старец отведал пищи, благословил родителей и хотел уйти. Родители же умоляли старца, спрашивая его и говоря: «Отче, господине! Подожди еще, чтобы мы смогли расспросить тебя и ты бы успокоил и утешил скудоумие наше и печаль нашу. Вот смиренный отрок наш, которого ты благословляешь и хвалишь, которому предсказываешь ты многие блага. Но он удивляет нас, и печаль о нем весьма огорчает нас, потому что случилось с ним нечто страшное, удивительное и непонятное — вот что: когда он был в утробе матери, незадолго до рождения его, когда мать была в церкви, трижды прокричал он в утробе, при народе, в то время, когда святую пели литургию. Нигде в другом месте такое не слыхано, не видано; и мы этого боимся, не понимая, чем кончится это или что случится в будущем?»

Старец же святой, уразумев и поняв духом будущее, сказал им: «О блаженная чета! О прекрасные супруги, ставшие родителями такого ребенка! Зачем вы устрашились страхом там, где нет страха? Напротив, радуйтесь и веселитесь, что смогли такого ребенка родить, которого Бог избрал до рождения его, которого Бог отметил еще в утробе материнской. Вот последнее слово я скажу и потом умолкну: будет вам знамением истинности моих слов то, что после моего ухода вы увидите — отрок хорошо знает всю грамоту и все святые книги понимает. А вот второе мое знамение вам и предсказание — будет отрок славен перед Богом и людьми из-за своей добродетельной жизни». И, сказав это, старец ушел, промолвив им такие непонятные слова: «Сын ваш будет обителью святой Троицы[7] и многих приведет вслед за собой к пониманию Божественных заповедей». Так сказав, старец ушел от них. Родители же провожали его до ворот; он же внезапно стал невидимым.

Они же, недоумевая, решили, что это ангел послан был даровать отроку знание грамоты. Отец и мать, приняв от старца благословение и слова его сохранив в сердцах своих, возвратились в дом свой. После ухода этого старца отрок внезапно всю грамоту постиг, изменился странным образом: какую книгу ни раскроет, хорошо ее читает и понимает ее. Достоин был даров духовных добрый сей отрок, который от самых пеленок Бога познал, и Бога возлюбил, и Богом спасен был. Он жил, во всем повинуясь своим родителям: старался повеления их исполнять и ни в чем не ослушаться их, как и Святое писание говорит: «Чти отца своего и мать и будешь долголетен на земле». <...>

Отрок же преславный, преславного отца сын, о котором мы речь ведем, подвижник, о котором всегда помнят, родившийся от родителей благородных и благоверных, вырос, как от доброго корня добрая ветвь, воплотив в себе всяческие достоинства доброго корня этого. Ведь с молодых лет он был подобен саду благородному и вырос, как богатый плод, был отроком красивым и благонравным. Хотя по мере роста он становился все лучше, но красоту жизни он ни во что не ставил и всякую суету мирскую, как пыль, попирал ногами, так что можно сказать, самую природу свою хотел презреть и унизить, и преодолеть, часто нашептывая про себя слова Давида: «Какая польза в крови моей, когда я сойду в могилу?» Ночью же и днем он не переставал молить Бога, который начинающим подвижникам помогает спастись. Как я смогу перечислить прочие добродетели его: спокойствие, кротость, молчаливость, смирение, негневливость, простоту без ухищрений? Он любил одинаково всех людей, никогда не впадал в ярость, не препирался, не обижался, не позволял себе ни слабости, ни смеха; но когда хотелось ему улыбнуться (ведь и ему это было нужно), он и это делал с великим целомудрием и воздержанием. Он всегда сокрушаясь ходил, как будто в печали; еще же более плакал, часто слезы из очей по щекам испуская, на плачевную и печальную жизнь этим указывая. И слова Псалтыри всегда на устах его были, он воздержанием всегда был украшен, тяготам телесным всегда радовался, бедную одежду прилежно носил. Пива же и меда он никогда не вкушал, никогда к устам их не подносил и даже запаха их не вдыхал. К постнической жизни стремясь, он все это ненужным для человеческой природы считал.

Сыновья Кирилла, Стефан и Петр, женились; третий же сын, блаженный юноша Варфоломей, не захотел жениться, а весьма стремился к иноческой жизни. Об этом он многократно просил отца, говоря: «Теперь дай мне, владыка, свое согласие, чтобы с благословением твоим я начал иноческую жизнь». Но родители его ответили ему: «Чадо! Подожди немного и потерпи ради нас: мы стары, бедны, больны сейчас, и некому ухаживать за нами. Вот ведь братья твои Стефан и Петр женились и думают, как угодить женам; ты же, неженатый, думаешь, как угодить Богу, — более прекрасную стезю избрал ты, которая не отнимется у тебя. Только поухаживай за нами немного, и когда нас, родителей твоих, проводишь до гроба, тогда сможешь и свой замысел осуществить. Когда нас в гроб положишь и землей засыплешь, тогда и свое желание исполнишь».

Чудесный же юноша с радостью обещал ухаживать за ними до конца их жизни и с того дня старался каждый день всячески угодить родителям своим, чтобы они молились за него и дали ему благословение. Так жил он некоторое время, прислуживая и угождая родителям своим всей душой и от чистого сердца, пока родители его не постриглись в монахи и каждый из них в различное время не удалился в свой монастырь. Немного лет прожив в монахах, ушли они из жизни этой. <...>

Стефан же, родной брат его (Варфоломея) старший, немного лет пожил с женой, и жена его умерла, родив двух сыновей: Климента и Ивана, а этот Иван впоследствии стал Федором Симоновским[8]. Стефан же вскоре оставил мир и стал монахом в монастыре Покрова Святой Богородицы в Хотькове. Блаженный юноша Варфоломей, придя к нему, просил Стефана, чтобы тот пошел с ним искать место пустынное. Стефан, повинуясь словам блаженного юноши, пошел вместе с ним.

Обошли они по лесам многие места и наконец пришли в одно место пустынное, в чаще леса, где была и вода. Братья осмотрели место это, и понравилось оно им, а главное — это Бог наставлял их. И, помолившись, начали они своими руками лес рубить, и на плечах своих они бревна принесли на выбранное место. Сначала они себе сделали постель и хижину и устроили над ней крышу, а потом келью одну соорудили, и отвели место для церквушки небольшой, и срубили ее. И когда была окончательно завершена постройка церкви и пришло время освящать ее, тогда блаженный юноша сказал Стефану: «Поскольку ты брат мой старший в нашем роде, не только телом старше меня, но и духом, следует мне слушаться тебя как отца. Сейчас не с кем мне советоваться обо всем, кроме как с тобой. В особенности я умоляю тебя ответить и спрашиваю тебя: вот уже церковь поставлена и окончательно отделана, и время пришло освящать ее; скажи мне, во имя какого праздника будет названа церковь эта и во имя какого святого освящать ее?»

В ответ Стефан сказал ему: «Зачем ты спрашиваешь и для чего ты меня испытываешь и терзаешь? Ты сам знаешь не хуже меня, что нужно делать, потому что отец и мать, родители наши, много раз говорили тебе при нас: „Будь осторожен, чадо! Не наш ты сын, но Божий дар, потому что Бог избрал тебя, когда еще в утробе мать носила тебя, и было знамение о тебе до рождения твоего, когда ты трижды прокричал на всю церковь в то время, когда пели святую литургию. Так что все люди, стоявшие там и слышавшие это, были удивлены и изумлялись, в ужасе говоря: „Кем будет младенец этот?” Но священники и старцы, святые мужи, ясно поняли и истолковали это знамение, говоря: „Поскольку в чуде с младенцем число три проявилось, это означает, что будет ребенок учеником святой Троицы. И не только сам веровать будет благочестиво, но и других многих соберет и научит веровать в святую Троицу”. Поэтому следует тебе освящать церковь эту лучше всего во имя святой Троицы. Не наше это измышление, но Божья воля, и предначертание, и выбор — Бог так пожелал. Да будет имя Господа благословенно вовеки!» Когда это сказал Стефан, блаженный юноша вздохнул из глубины сердца и ответил: «Правильно ты сказал, господин мой. Это и мне нравится, и я того же хотел и думал об этом. И желает душа моя создать и освятить церковь во имя святой Троицы. Из-за смирения я спрашивал тебя; и вот Господь Бог не оставил меня, и желание сердца моего исполнил, и замысла моего не лишил меня».

Решив так, взяли они благословение и освящение у епископа. И приехали из города от митрополита Феогноста священники[9], и привезли с собой освящение, и антиминс[10], и мощи святых мучеников, и все, что нужно для освящения церкви. И тогда освящена была церковь во имя святой Троицы преосвященным архиепископом Феогностом, Митрополитом Киевским и всея Руси, при великом князе Семене Ивановиче; думаю, что это произошло в начале княжения его[11]. Правильно церковь эта названа была именем святой Троицы: ведь поставлена она была благодатью Бога Отца, и милостью Сына Божьего, и с помощью Святого Духа.

Стефан же, построив церковь и освятив ее, недолго прожил в пустыни с братом своим и увидел, что трудна жизнь в пустыни, жизнь печальная, жизнь суровая, во всем нужда, во всем лишения, неоткуда взять ни еды, ни питья, ничего другого, нужного для жизни. Ведь не было к тому месту ни дорог, ни подношений ниоткуда; ведь не было тогда вокруг пустыни этой поблизости ни сел, ни построек, ни людей, живущих в них; ниоткуда не было к тому месту тропы человеческой, и не было ни проходящих, ни посещающих, но вокруг места этого со всех сторон был только лес, только глушь. Увидев это и опечалившись, Стефан оставил пустыню, а также брата своего родного, преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и ушел оттуда в Москву. <...>

О пострижении Варфоломея, которое стало началом иноческой жизни святого

Преподобный отец наш не принял ангельский образ[12] до тех пор, пока не изучил все монастырские дела: и монашеские порядки, и все прочее, что требуется монахам. И всегда, в любое время, с большим прилежанием, и с желанием, и со слезами он молился Богу, дабы удостоиться принять ангельский образ и приобщиться к иноческой жизни. И призвал он к себе в пустыньку, о которой мы говорили, одного старца духовного, украшенного чином священника, почтенного священнической благодатью, игумена саном, по имени Митрофан. Варфоломей просит и умоляет его, смиренно кланяясь, перед ним радостно преклоняет голову свою, желая, чтобы Митрофан в иноки его постриг. И повторял ему святой: «Отче! Сотвори доброе дело, постриги меня в монашеский чин, ведь я с юности моей давно очень хочу этого, но воля родителей удерживала меня. Сейчас же, от всего освободившись, я так жажду этого, как олень стремится к источнику водному, так жаждет душа моя иноческой и пустынной жизни».

Игумен немедля вошел в церковь и постриг его в ангельский образ, месяца октября в седьмой день, на память святых мучеников Сергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий: ведь так в то время давали случайные имена, не считаясь с мирским именем; но какого святого память отмечалась в тот день, когда постригали, такое имя и давали постригающемуся. Было святому, когда он стал иноком, двадцать три года. А в церкви, о которой я говорил, самим Сергием созданной и названной в честь святой Троицы, в этой церкви игумен тот вместе с чином пострига отслужил и Божественную литургию. Блаженный же Сергий, только что постриженный инок, когда совершен был постриг, причастился святых тайн, вкусил пречистое тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа[13], как достойный сподобился такой святыни. Так вот, после святого причащения или во время самого причащения снизошла на него и вселилась благодать и дар Святого Духа. Откуда же это известно? Были некие люди здесь в то время, поистине правдивые свидетели того, что когда Сергий причастился святых тайн, тогда внезапно наполнилась вся церковь благоуханием: не только в церкви, но и вокруг церкви чувствовался запах благовонный.

Следует также вот что знать читающим житие: в каком возрасте постригся преподобный. Ему можно было дать больше двадцати лет по внешнему виду, но более ста лет по остроте разума: ведь хотя он и молод был телом, но стар разумом и совершенен по Божественной благодати. После ухода игумена преподобный Сергий в пустыне подвизался, жил один, без единого человека. Кто может рассказать о трудах его или кто в силах поведать о подвигах его, которые он совершил, один оставаясь в пустыне? Невозможно нам рассказать, с каким трудом духовным и многими заботами он начинал начало жизни в уединении, сколь продолжительное время и сколько лет он в лесу этом пустынном мужественно оставался. Стойкая и святая его душа мужественно выносила все вдали от всякого лица человеческого, прилежно и непорочно хранила устав жизни иноческой, беспорочно, не спотыкаясь и оставаясь чистой.

Какой ум или какой язык желания святого, и его изначальное первое рвение, и любовь его к Богу, тайные добродетели его подвига сможет представить себе или передать? И как ясно написать об уединении святого, и дерзании, и стенаниях, и о постоянных молитвах, которые он всегда к Богу обращал; кто опишет его слезы теплые, плач душевный, вздохи сердечные, бдения всенощные, пение усердное, молитвы непрестанные, стояние без отдыха, чтение прилежное, коленопреклонения частые, голод, жажду, лежание на земле, нищету духовную, скудость во всем, во всем недостаток: что ни назовешь — ничего не было. Ко всему же этому прибавлялась борьба с бесами, видимые и невидимые с ними сражения, борьба, столкновения, устрашения демонов, дьявольские наваждения, страшилища пустыни, неизвестных бед ожидание, нападения зверей и их свирепые поползновения. Но несмотря на все это и при всем том бесстрашен был Сергий душой и смел сердцем, и ум его не ужасался перед такими вражескими кознями, и лютыми нападениями, и устремлениями: многие тогда звери часто приходили к нему, не только ночью, но и днем; а были эти звери — стаи волков, которые выли и ревели, а иногда и медведи.

Преподобный Сергий, хотя немного и боялся, как всякий человек, но, однако, молитву прилежно к Богу обращал и ею укреплялся; и таким образом, по милости Божьей, остался не тронут ими: звери отходили от него, а зла ему никакого не причиняли. <...>

Об изгнании бесов молитвами святого

Однажды преподобный Сергий ночью вошел в церковь, собираясь петь заутреню. И когда он начал пение, внезапно стена церкви расступилась, и вот воочию сам дьявол со множеством воинов бесовских появился — вошел он не дверьми, но как вор и разбойник. А предстали бесы перед святым так: были они в одеждах и шапках литовских островерхих; и устремились они на блаженного, желая разорить церковь и сравнять то место с землей. А на блаженного они зубами скрежетали, желая убить его, и так говорили ему: «Беги, исчезни отсюда и более не живи здесь, на месте этом: не мы напали на тебя, но, скорее, ты напал на нас. Если же ты не убежишь отсюда, то мы растерзаем тебя, и ты умрешь в руках наших, и не быть тебе живым». Обычай есть у дьявола в его гордыни: когда начнет он перед кем-нибудь похваляться или угрожать, тогда обещает он и землю уничтожить, и море высушить, а сам не имеет власти даже над свиньями.

Преподобный же Сергий, вооружась молитвой к Богу, так начал говорить: «Боже! Кто уподобится Тебе? Не молчи, не оставайся безучастным, Боже! Ибо враги Твои разбушевались». И еще сказал: «Да воскреснет Бог, и исчезнут враги Его, и да бегут от лица Его все ненавидящие Его. Как рассеивается дым, так и они пусть исчезнут; как тает воск от огня, так да погибнут грешники от лица Божьего, а праведники да возвеселятся». Так Сергий именем святой Троицы, имея помощницей и заступницей святую Богородицу, а вместо оружия — честной крест Христов, поразил дьявола, как Давид Голиафа. И тотчас дьявол с бесами своими невидимы стали и все исчезли, и без вести пропали. Преподобный же великое благодарение воздал Богу, избавившему его от такой бесовской напасти.

Через несколько дней, когда блаженный в хижине своей всенощную свою молитву в одиночестве непрерывно творил, внезапно раздался шум, и грохот, и волнение великое, и смятение и страх — не во сне, но наяву. И вот бесы многие вновь напали на блаженного стадом бесчинствующим, вопя и с угрозами говоря: «Уйди, уйди с этого места! В поисках чего ты пришел в пустыню эту? Что хочешь найти на этом месте? Чего ты добиваешься, в лесу этом сидя? Или жить здесь собираешься? Зачем ты здесь обосновываешься? Не надейся, что сможешь здесь жить: и часа ты никак не сможешь здесь оставаться. Ведь тут, как ты и сам видишь, место пустынное, место неудобное и труднодоступное, отсюда во все стороны до людей далеко, и никто из людей не приходит сюда. Не боишься ли, что ты можешь от голода умереть здесь или душегубцы-разбойники найдут и убьют тебя; ведь и звери многие кровожадные живут в пустыне этой, и волки свирепые воют, стаями приходят сюда. Также и бесы многие пакостят злобно, и страшилищ много всяких грозных появляется здесь, которым нет числа; поэтому пусто издавна место это, к тому же и неудобно. Что хорошего, если звери нападут и растерзают тебя здесь или если ты какой-нибудь другой безвременной, ужасной, напрасной смертью умрешь? Но без всякого промедления встань и беги скорее отсюда, нисколько не задумываясь, не сомневаясь, не оборачиваясь, не озираясь по сторонам, — не то мы тебя отсюда быстро прогоним или убьем». <...>

Прошло время, и дьявол был побежден блаженным во вcex своих проявлениях, напрасно он трудился вместе с бесами своими: хотя многими и различными видениями Сергия смущал, но, однако, не смог в ужас повергнуть этого твердого душой и храброго подвижника. Еще более после различных наваждений и грозных видений преподобный Сергий храбро вооружался и ополчался на бесов, смело встречал их, уповая на Божью помощь; и так, оберегаемый Божьей благодатью, он невредим остался. Порой его смущали демонские козни и ужасы, а иногда зверей нападения, ведь много зверей, как было сказано, в этой пустыне тогда жило. Некоторые из них стаями выли и с ревом проходили, а другие не вместе, но по два или по три или один за другим мимо проходили; некоторые из них вдалеке стояли, а другие близко подходили к блаженному, и окружали его, и даже обнюхивали его.

Был среди них один зверь, называемый аркуда[14], то есть медведь, и он всегда имел обыкновение приходить к преподобному. Преподобный, видя, что не из злобы приходит к нему зверь, но чтобы взять из еды чего-нибудь немного для пропитания себе, выносил зверю из хижины своей маленький кусок хлеба и клал его или на пень, или на колоду, чтобы, когда придет, как обычно, зверь, готовую себе нашел пищу; и он брал ее в пасть свою и уходил. Когда же не хватало хлеба и пришедший по обыкновению зверь не находил приготовленного для него привычного куска, тогда он долгое время не уходил. Но стоял медведь, озираясь туда и сюда, упорствуя, как некий жестокий заимодавец, желающий получить долг свой. Если же был у преподобного лишь один кусок хлеба, то и тогда он делил его на две части, чтобы одну часть себе оставить, а другую зверю этому отдать: не было ведь тогда в пустыне у Сергия разнообразной пищи, но только хлеб один и вода из источника, бывшего там, да и то понемногу. Часто и хлеба на день не было; и когда это случалось, тогда они оба оставались голодными, сам святой и зверь. Иногда же блаженный о себе не заботился и сам голодным оставался: хотя один только кусок хлеба был у него, но и тот он зверю этому бросал. И он предпочитал не есть в этот день, а голодать, нежели зверя этого обмануть и без еды отпустить. Не один раз и не дважды зверь этот приходить привык, но несколько раз каждый день, и более года это продолжалось. <...>

И потом Бог, видя великую веру святого и большое терпение его, смилостивился над ним и захотел облегчить труды его в пустыне: вложил Господь в сердца некоторым богобоязненным монахам из братии желание, и начали они приходить к святому. Это было устроено промыслом всесильного и милосердного Господа Бога, который хотел, чтобы не один Сергий жил в пустыне этой, но многочисленная братия, как сказал Павел-апостол: «Не ищу пользы лишь для себя, но для многих, чтобы спаслись». Или можно сказать, что захотел Бог прославить место это, и пустыню эту преобразить, и здесь монастырь устроить, и множество братьев собрать. Поскольку Бог так пожелал, начали посещать святого монахи, сперва по одному, потом иногда по два, а иногда по три. И молили они преподобного, кланяясь ему и говоря: «Отче, прими нас, мы хотим с тобой на месте этом жить и души свои спасти».

Но преподобный не только не принимал их, но и запрещал им оставаться, говоря: «Не можете вы жить на месте этом и не можете терпеть трудности в пустыне: голод, жажду, скорбь, неудобства, и бедность, и нужду». Они же отвечали: «Хотим мы терпеть трудности жизни на месте этом, а если Бог захочет, то и сможем». Преподобный же еще раз спросил их: «Сможете ли вы терпеть трудности жизни на месте этом: голод, и жажду, и всякие лишения?» Они же ответили: «Да, честный отче, мы хотим и сможем, если Бог поможет нам и твои молитвы поддержат нас. Только об одном молим тебя, преподобный: не удаляй нас от лица твоего и с места этого, милого нам, не прогоняй нас».

Преподобный же Сергий, убедившись в вере их и в усердии, удивился и сказал им: «Я не выгоню вас, ибо Спаситель наш говорил: „Приходящего ко Мне не изгоню вон”; и еще сказал: „Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них”. И Давид сказал: „Как хорошо и как приятно жить братьям вместе”. Ведь я, братья, хотел один жить в пустыне этой и скончаться здесь. Но если так пожелал Бог и если угодно Ему, чтобы был на месте этом монастырь и многочисленная братия, да будет воля Господня! Я же с радостью вас принимаю, только пусть каждый сам построит для себя келью. Но да будет вам известно: если в пустыню эту вы жить пришли, если со мной на месте этом жить хотите, если служить Богу вы пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякие несчастья, и нужду, и лишения, и бедность, и недосыпание». <...>

И построили они каждый отдельную келью и жили для Бога, глядя на жизнь преподобного Сергия и ему по мере сил подражая. Преподобный же Сергий, живя с братьями, многие тяготы терпел и великие подвиги, и труды постнической жизни совершал. Суровой постнической жизнью он жил; добродетели его были такие: голод, жажда, бдение, сухая пища, на земле сон, чистота телесная и душевная, молчание уст, плотских желаний тщательное умерщвление, труды телесные, смирение нелицемерное, молитва беспрестанная, мысли доброрассудные, любовь совершенная, бедность в одежде, память о смерти, кротость с мягкостью, страх Божий постоянный. <...>

Долго принуждала его братия стать игуменом, он же, смиренный разумом, не хотел игуменство принять и не хотел с детства присущее ему и к Богу приближающее его смирение оставить. Отверг он эти мольбы братии, грешным себя считая и недостойным, и добавил вот что: «Мои слова не согласны с вашими словами, потому что вы чересчур упорно принуждаете меня стать игуменом, а я чересчур упорно отказываюсь. Ведь я и сам в поучении нуждаюсь и более хочу учиться, чем других поучать, я больше стремлюсь сам у других в подчинении быть, чем над другими властвовать и командовать, начальствовать». <...> И после всего этого преподобный Сергий восстонал из глубины сердца, и все мысли и упование возложив на Вседержителя Бога, сказал им со смирением душевным: «Отцы и братья! Я наперекор вам ничего говорить не буду, воле Господней предавшись: ведь Бог знает сердца и помыслы. Пойдем в город к епископу».

Митрополит же всея Руси Алексий тогда был в Царьграде, оставив в городе Переяславле[15] вместо себя епископа Афанасия Волынского. К нему и пришел преподобный отец наш Сергий, взяв с собой двух старцев, и, войдя, поклонился епископу. Епископ же Афанасий, увидев его, благословил и спросил о имени его; Сергий же имя свое назвал. Афанасий, узнав, кто он, обрадовался и по-христиански поцеловал его, ибо раньше он слышал о Сергии, о начале славного подвижничества его, о построении церкви и об основании монастыря, обо всех богоугодных деяниях Сергия, любви его к братии и заботе о ней. <...>

Блаженный отец наш Сергий начал умолять святителя поставить игумена, наставника душам монахов. Преподобный же Афанасий, исполненный святого духа, сказал: «<...> Тебя, сын и брат, Бог призвал от утробы матери твоей, и я от многих слышал о тебе. Да будешь ты отныне отцом и игуменом братии, Богом собранной в обители святой Троицы». <...>

О видении ангела, служащего с блаженным Сергием

Однажды, когда еще жил Федор священный[16] в обители у блаженного Сергия, служил святой Сергий Божественную литургию с вышеупоминавшимся Стефаном, братом своим родным, и с этим Федором, родственником своим. Упоминавшийся же ранее Исаакий-молчальник стоял в церкви; и поскольку он был, как мы раньше сказали, муж добродетельный весьма, откровение было ему: видит он в алтаре четвертого служащего с ними мужа, чудесного весьма, а облик его — удивительный и несказанный, светлости великой, и внешностью он сиял, и одеждами блистал. И во время первого выхода этот ангелоподобный и чудесный муж вышел вслед за святым, и сияло, как солнце, лицо его, так что Исаакий не мог на него смотреть; одежды же его необычны — чудесные, блистающие, а на них узор златоструйный видится. И вот спрашивает Исаакий поблизости стоящего отца Макария: «Что за видение это чудесное, отче? Кто этот явившийся чудесный муж?» Макарий же, удостоенный этого видения — мужа великой светлости,— сказал: «Не знаю, чадо, ужасное видение и несказуемое я вижу, но думаю, чадо, что он с князем пришел»: ведь тогда был Владимир[17] в монастыре. Они подошли и спросили одного из людей князя, с ними ли пришел священник, и ответил тот: «Нет». И точно убедились они, что ангел Божий служил в алтаре.

Но тогда нельзя было говорить, а по окончании святой литургии, улучив подходящий момент, наедине подошли к святому Сергию те ученики его, которые были удостоены чудесного видения, и спросили его о том, кто это. Сергий утаить хотел, говоря: «Что вы увидели чудесного, чада? Служил Божественную литургию Стефан, брат мой, а сын его, Федор, и я, недостойный, с ними, а больше никакой священник не служил с нами». Ученики же упорствовали, умоляя святого, чтобы он сказал им, и тогда он открылся: «О чада любимые! Если Господь Бог вам открыл, смогу ли это я утаить? Тот, кого вы видели, — ангел Господень; и не только сегодня, но и всегда по воле Божьей служу с ним я, недостойный. Но то, что вы видели, никому не рассказывайте, пока я не уйду из жизни этой».

О победе над Мамаем и о монастыре на Дубенке[18]

Известно стало, что Божьим попущением за грехи наши ордынский князь Мамай собрал силу великую, всю орду безбожных татар, и идет на Русскую землю; и были все люди страхом великим охвачены. Князем же великим, скипетр Русской земли державшим, был тогда прославленный и непобедимый великий Дмитрий. Он пришел к святому Сергию, потому что великую веру имел в старца, и спросил его, прикажет ли святой ему против безбожных выступить: ведь он знал, что Сергий — муж добродетельный и даром пророческим обладает. Святой же, когда услышал об этом от великого князя, благословил его, молитвой вооружил и сказал: «Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и, если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься». Великий же князь ответил: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь Пречистой Богоматери». И, сказав это и получив благословение, ушел из монастыря и быстро отправился в путь.

Собрав всех воинов своих, выступил он против безбожных татар; увидев же войско татарское весьма многочисленное, они остановились в замешательстве, страхом многие из них охвачены были, размышляя, что же делать. И вот внезапно в это время появился гонец с посланием от святого, гласящим: «Без всякого сомнения, господин, смело вступай в бой со свирепостью их, нисколько не устрашаясь,— обязательно поможет тебе Бог». Тогда князь великий Дмитрий и все войско его, от этого послания великой решимости исполнившись, пошли против поганых, и промолвил князь: «Боже великий, сотворивший небо и землю! Помощником мне будь в битве с противниками святого Твоего имени». Так началось сражение, и многие пали, но помог Бог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары и полному разгрому подверглись: ведь видели окаянные на себя направленный Богом гнев и Божье негодование, и все обратились в бегство. Крестоносная хоругвь долго гнала врагов, множество бесчисленное их убивая; и одни ранеными убежали, других же живыми в плен захватили. <...>

Святой же, как было сказано, пророческим обладая даром, знал обо всем, словно бы находился поблизости. Он видел издалека, с расстояния во много дней ходьбы, на молитве, с братией к Богу обращаясь о даровании победы над погаными. Когда немного времени прошло, так что окончательно побеждены были безбожные, все предсказал братьям святой: победу и храбрость великого князя Дмитрия Ивановича, славную победу одержавшего над погаными, и из русского войска убитых Сергий назвал по имени, и службу за них всемилостивому Богу совершил.

Достохвальный же и победоносный великий князь Дмитрий, славную победу одержав над враждебными варварами, возвращается в светлой радости великой в свое отечество. И незамедлительно он пришел к старцу святому Сергию, возблагодарив его за добрый совет, и всесильного Бога славил, и за молитвы благодарил старца и братию, в веселье сердца рассказал обо всем случившемся — как показал Господь милость свою к нему; и вклад большой в монастырь дал. Тогда напоминает великий князь старцу о своем желании и то, что он обещал, хочет быстро в жизнь воплотить, — в честь Пречистой Богоматери монастырь построить на месте, подходящем для этого. Старец Сергий пошел и, поискав, обрел место подходящее на реке, называемой Дубенка; и с соизволения великого князя на том месте святой Сергий церковь поставил Успения Владычицы нашей Богородицы, в честь Пречистой Богоматери. В скором времени, благодаря необходимой помощи великого князя, возник монастырь чудесный, всем необходимым наполненный. Поручил святой игуменство ученику своему, по имени Савва, мужу очень добродетельному; он устроил общежительство[19], на удивление хорошо, как подобает для славы Божьей. И многочисленная братия собралась, и все необходимое в достатке по милости Пречистой Богородицы и до сих пор имеют. <...>

О том, как хотели святого возвести на митрополию

Блаженный митрополит Алексей, состарившись и видя, что он слабеет и к концу жизни приближается, призывает святого Сергия. Когда Сергий пришел и начали беседовать они, повелел митрополит вынести крест с парамандом[20], золотом и камнями драгоценными украшенный, и подарил это святому. Тот же со смирением поклонился, говоря: «Прости меня, владыка, но я с юности не носил золото, в старости же особенно хочу в нищете жить». Архиерей же ему сказал: «Знаю, возлюбленный, что жил ты так. Но будь послушным: прими то, что мы даем тебе с благословением». Так он возложил дары своими руками на святого как залог некий. Снова начал он говорить и сказал святому: «Знаешь ли ты, преподобный, зачем я призвал тебя и что хочу я в отношении тебя сделать?» Святой же ответил: «Как я могу, господин, знать?» Тот же сказал ему: «Вот управлял я, когда Бог поручил мне, русской митрополией, как Богу угодно было. Теперь же вижу, что мой конец приближается, только не знаю дня кончины моей: хочу я при жизни моей найти мужа, который сможет после меня пасти стадо Христово. Но во всех сомневаюсь, лишь тебя я выбрал как достойного выполнить завет истинный: ведь знаю хорошо, что от великих князей и до последнего человека все требуют на это место тебя. И ты сначала сана епископского удостоен будешь, а после смерти моей мой престол унаследуешь». Святой, когда услышал это, сильно опечалился, ибо весьма суетным делом считал для себя это, и архиерею ответил: «Прости меня, владыка, но выше моих сил ты требуешь, и на это никогда я не соглашусь. Кто я такой, грешный и худший из всех людей?» Архиерей же многие слова привел старцу из Божественных писаний, желая ими заставить Сергия покориться его воле. Смиренный же человек никак не соглашался, но сказал: «Владыка святой! Если не хочешь, чтобы ушел я, нищий, и не слышал слов святыни твоей, больше не продолжай говорить об этом со мной, худым, и никому другому не разрешай, потому что никто меня не сможет переубедить». Когда увидел архиерей, что святой в этом непреклонен, не стал больше ничего ему об этом говорить, побоявшись, как бы святой не испугался бы и не удалился в отдаленную пустыню, и тогда он такого светоча лишится. И, успокоив его словами духовными, митрополит отпустил его в его монастырь.

Немного времени спустя, в году 6885 (1378), ушел из жизни митрополит Алексей. И снова начинают господа великодержавные князья умолять святого принять архиерейский сан. Но его — был он тверд как алмаз — никак нельзя было к этому склонить. Взошел тогда на престол архиерейский некий архимандрит, по имени Михаил, осмелившись надеть одежду святителя и возложить на себя белый клобук[21]. Начал он против святого ополчаться, думая, что станет противиться дерзости его преподобный, желая сам архиерейский престол занять. Услышал блаженный, что ополчается Михаил на него, и сказал ученикам своим, что Михаил, ополчающийся на святую обитель эту, не сможет получить желаемого, потому что гордостью побежден, и Царьграда не сможет увидеть. Так и случилось, как пророчил святой: когда Михаил плыл к Царьграду, недугом был поражен и скончался. И все посчитали святого Сергия одним из пророков.

О посещении святого Богоматерью

Однажды блаженный отец молился по своему обыкновению перед образом Матери Господа нашего Иисуса Христа и, часто обращая взор к иконе, говорил: «Пречистая Матерь Христа моего, покровительница и заступница, верная помощница рода человеческого! Будь нам, недостойным, защитницей, постоянно моли Сына своего и Бога нашего, чтобы не оставил святого места этого, которое создано для похвалы и почести святого имени вовеки. На твою, Мать любимого мною Христа, защиту и молитвы надеемся мы, ибо великую смелость имеют рабы твои перед Богом, который для всех — упокоение и пристанище спасения». Так молился он и пел благодарственный канон Пречистой Богоматери, то есть акафист, а завершив канон, сел немного отдохнуть и сказал ученику своему, по имени Михей: «Чадо! Будь бдителен и бодрствуй, потому что видение чудесное и ужасное явится нам сейчас». И пока он это говорил, вдруг глас раздался: «Вот Пречистая грядет!» Святой, услышав, быстро вышел из кельи в пруст, то есть в сени. И тут свет ослепительный, ярче солнца сияющий, озарил святого; и видит он Пречистую Богородицу с двумя апостолами, Петром и Иоанном, в неописуемом сиянии блистающую. И когда увидел ее святой, то упал ниц, не в силах вынести этот нестерпимый свет.

Пречистая же своими руками прикоснулась к святому, говоря: «Не страшись, избранник мой! Ведь я пришла посетить тебя. Услышана молитва твоя об учениках твоих, о которых ты молишься, и об обители твоей, и не скорби больше, ибо отныне всего будет здесь в изобилии, и не только при жизни твоей, но и после отхода твоего к Господу не покину я обители твоей, все потребное подавая в изобилии, и снабжая всем, и оберегая». Сказав это, стала она невидима. Святой же в смятении ума страхом и трепетом великим объят был. Когда же Сергий понемногу в себя пришел, то увидел ученика своего, лежащего в страхе, словно мертвого, и поднял его. Тот же стал припадать к ногам старца, говоря: «Скажи мне, отче, Господа ради, что это было за чудесное видение? Ведь дух мой едва не разлучился с телом из-за блистающего видения». Святой же радовался душой, так что лицо его светилось от той радости, но ничего не смог ответить, только вот что: «Потерпи, чадо, потому что и во мне душа моя трепещет от чудесного видения».

Они стояли и дивились про себя; наконец святой сказал ученику своему: «Чадо, призови ко мне Исаака и Симона». Когда они пришли, рассказал Сергий все по порядку, как он видел Пречистую Богородицу с апостолами и какие она дала святому чудесные обещания. Когда ученики услышали это, охватила их радость несказанная; все вместе отпели молебен Богоматери и прославили Бога. Оставался святой всю ночь без сна, думая о несказанном видении. <...>

О кончине святого

Жил святой долгие годы в совершенном воздержании и труде, и неисповедимые, несказанные чудесные дела совершил, и старости глубокой достиг, никогда от божественного пения или от службы не уклоняясь. И чем больше старел он, тем больше укреплялся и возвышался, в усердии божественные подвиги мужественно и с любовью совершая, и никак его старость не одолевала. Но ноги его тяжелели день ото дня, как будто по ступеням приближаясь к Богу. Предвидел он за шесть месяцев свою кончину и, призвав братию, передал игуменство своему самому любимому ученику, в добродетелях совершенному и во всем без исключения следующему своему учителю, и, хотя возрастом он был молод, ум его был сединами весьма убелен; впоследствии он чудесами прославился, о которых другая повесть расскажет, именем же он был Никон. Сергий повелел ему пасти стадо Христово заботливо и праведно, ибо ответ ему придется держать не за себя, но за многих. И с тех пор Сергий, этот великий подвижник, в вере благочестивейший, недремлющий хранитель, непересыхающий источник, славный именем, начал безмолвствовать.

И в сентябре месяце недугом телесным был поражен и, видя, что он уже к Богу отходит, чтобы природе отдать долг, душу же любимому Иисусу предать, призывает священное братство и новособранное стадо. И беседу повел подобающую, и на пользу учил, неуклонно веля оставаться в православии, и завещал единомыслие друг с другом хранить, иметь чистоту душевную и телесную и любовь нелицемерную, злых и скверных похотей остерегаться, пищу и питие вкушать без жадности, а особенно смирением украшать себя, не оставлять заботы о странниках, споров избегать и ни во что ставить почести и славу жизни этой, но вместо них ожидать от Бога воздаяния, наслаждения от небесных вечных благ. И многому другому Сергий поучал, говоря: «Я, ибо Бог зовет меня, отхожу от вас. Вас же передаю всемогущему Господу и Его Пречистой Богоматери, чтобы она была для вас прибежищем и оградой от сетей вражеских и поношений их». И перед самой смертью, когда должна была душа его с телом разлучиться, он от тела и крови Владыки причастился, а ученики руками своими его немощные члены поддерживали. Он простер к небу руки и, молитву совершив, чистую свою и святую душу с молитвою Господу предал, в год 6900 (1392) месяца сентября в 25-й день; жил же преподобный семьдесят восемь лет[22].

Распространилось тогда благоухание великое и неизреченное от тела святого. А братия вся собралась и сокрушалась, плача и рыдая; и, в гроб честнóе и труд любившее тело положив с почестями, они псалмами и надгробным пением его провожали. Ученики проливали ручьи слез, кормчего лишившись, с учителем разлученные, с отцом разлуки не вынося, плакали они, а если бы могли, умерли бы тогда с ним. Лицо же святого было светлым, как снег, а не как обычно у мертвых, но как у живого человека или ангела Божьего, являя этим душевную его чистоту и от Бога воздаяние за труды его. Похоронили честнóе его тело в обители, которая была им создана. Сколько после смерти и преставления Сергия чудес произошло и происходит: расслабленных членов укрепление, от лукавых духов людям освобождение, слепых прозрение, горбатых выпрямление — только при приближении к его раке. Хотя и не хотел святой, как и при жизни, после смерти славы, но могучая сила Божья его прославила. После кончины его ему предшествовали ангелы на пути к небесам, двери отворяя ему райские и в вожделенное блаженство вводя, в покой праведных, в свет ангельский; и увидел святой то, о чем мечтал, и всесвятой Троицы озарение приобрел, как и подобает постнику, — украшение иноков.

Таково было житие отца, таковы чудес его проявления, причем не только при жизни, но и после смерти, которые нельзя и описать, и все это, что бывало с ним, и доныне происходит.

Покажи мне в древности прославившихся, и сравним с ним тех, кто известен добродетельной жизнью и мудростью, и увидим, что святой поистине ничем не уступал тем ветхозаветным божественным мужам: как великий Моисей и после него Иисус[23], он вождем был и пастырем людям многим, и поистине незлобивость Иакова имел[24] и страннолюбие Авраама, законодатель новый, и наследник Небесного Царства, и истинный предводитель стада своего. Не наполнил ли он пустыню многими заботами своими? Мудр был великий Савва[25], создатель общежительства, но не обладал ли Сергий, как и он, светлым разумом, создав также многие общежительные монастыри? Не обладал ли и он даром чудотворения, как прославившиеся до него, и весьма прославил его Бог и сделал известным всей земле? Мы восхваляем не того, кто похвалы себе требовал, но того, кто за нас молится, кто во всем подражал предавшему себя на муки Христу. Но не будем удлинять сказанное. Разве сможет кто прославить святого по достоинствам его?
(Перевод М. Ф. Антоновой и Д. М. Буланина)

Изображение св. Сергия Радонежского на покрове XV века