В 1906 году театр Комиссаржевской меняет свой адрес – переезжает на Офицерскую, в помещение Неметти. Блок сразу попал в орбиту нового тетра. Именно тогда в театре на Офицерской происходило столь характерное для Серебряного века сближение всех видов искусства – поэзии, живописи, театрального дела; переплетались и связывались творческие судьбы художников, музыкантов, актеров, писателей. Поэты тянулись к театру, пробовали себя в драматургии, и сам театр Комиссаржевской ощущал в них потребность.
    Событием в жизни театра В.Ф.Комиссаржевской на Офицерской улице стала постановка блоковского "Балаганчика" в конце 1906 года. Художником спектакля был Николай Сапунов, музыку написал Михаил Кузмин. Сапунов обнажил в буквальном смысле слова всю условность, театральность действия: на сцене был сооружен на синем фоне маленький театрик со своим отдельным занавесом, суфлерской будкой и пр. Его "машинерия" в верхней части, над занавесом: колосники, веревки, проволоки – была обнажена, видна зрителю. Декорации в кульминационный момент пьесы улетали вверх, оставляя пустой большую сцену – так что условность, хрупкость происходящего была особенно подчеркнута. Фигуры "мистиков", сидящих в первом действии за длинным столом, были вырезаны из картона, головы актеров выглядывали из картонных воротников, а руки были просунуты в картонные манжеты. Остальные актеры играли в полумасках, что усиливало таинственность и "маскарадность" происходящего. Превращение живого человека в куклу, идея театра марионеток в применении к живым актерам, столь близкая Мейерхольду, получила здесь свое полное воплощение.
    Многое в столь непривычном спектакле оставалось непонятым зрителем. Когда "автор", по замыслу Блока, появлялся на сцене, вмешиваясь в действие, из зала кричали, воспринимая его как реальное лицо: "Не мешайте смотреть пьесу!". Пьеро прекрасно играл сам Мейерхольд. Когда он в финале оставался безжизненно лежать на сцене, зрители вскрикивали. Мейерхольд, по словам актрисы В.Веригиной, "совершенно замечательно играл Пьеро, доводя роль до жуткой серьезности и подлинности". Он взмахивал рукавами, говорил деревянным голосом с неожиданными жалобными нотками. "Его взгляд был странен – он пристально глядел в себя".
    После спектакля зрительный зал бушевал. "Я никогда, ни до, ни после, не наблюдал такой непримиримой оппозиции и такого восторга поклонников в зрительном зале театра, – писал Г.Чулков. – Неистовый свист врагов и гром дружеских аплодисментов смешивались с криками и воплями. Это была слава. Было настоящее торжество." Одна театральная старушка так отчаянно свистела в ключик, что ее картинная враждебность пленила Мейерхольда, и он помахал ей со сцены цветком.
   В конце сезона, на последнем представлении "Балаганчика", молодежь устроила Блоку овацию. Сам он писал Мейерхольду: "Поверьте, что мне нужно быть около Вашего театра, нужно, чтобы "Балаганчик" шел у Вас; для меня в этом очистительный момент, выход из лирической уединенности".     

«Идеальной постановкой маленькой феерии «Балаганчик» я обязан В.Э. Мейерхольду, его труппе, М.А. Кузмину и Н.Н. Сапунову», – писал А. А. Блок в августе 1907 года, т.е. спустя восемь месяцев после постановки пьесы». ( Чулков Г. Годы странствий. – М.: Эллис Лак, 1999.)

Из книги: Муравьёва И.А. Былой Петербург. Век модерна. – СПб.:Издательство "Пушкинского фонда", 2007.