Ахматова А.А. Сборник "Белая стая", 1917 г.

А. А. Ахматова (1889–1966)

БЕЛАЯ СТАЯ, 1917[1]

Горю и ночью дорога светла.
Анненский[2]

I

* * *
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,[3]
А как стали одно за другим терять,
Так, что сделался каждый день
Поминальным днем, —
Начали песни слагать
О великой щедрости Божьей
Да о нашем бывшем богатстве.
12 апреля 1915, Троицкий мост

* * *
Твой белый дом и тихий сад оставлю
Да будет жизнь пустынна и светла.
Тебя, тебя в моих стихах прославлю,
Как женщина прославить не могла.
И ты подругу помнишь дорогую
В тобою созданном для глаз ее раю,
А я товаром редкостным торгую —
Твою любовь и нежность продаю.
Зима 1913, Царское Село

Уединение[4]

Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу...
А не дописанную мной страницу —
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
6 июня 1914. Слепнево

Песня о песне

Она сначала обожжет,
Как ветерок студеный,
А после в сердце упадет
Одной слезой соленой.

И злому сердцу станет жаль
Чего-то. Грустно будет.
Но эту легкую печаль
Оно не позабудет.

Я только сею. Собирать
Придут другие. Что же!
И жниц ликующую рать
Благослови, о Боже!

А чтоб тебя благодарить
Я смела совершенней,
Позволь мне миру подарить
То, что любви нетленней.
23 мая 1916, Слепнево

* * *
Был он ревнивым, тревожным и нежным,
Как Божье солнце, меня любил,
А чтобы она не запела о прежнем,
Он белую птицу мою убил.

Промолвил, войдя на закате в светлицу:
«Люби меня, смейся, пиши стихи!»
И я закопала веселую птицу
За круглым колодцем у старой ольхи.

Ему обещала, что плакать не буду,
Но каменным сделалось сердце мое,
И кажется мне, что всегда и повсюду
Услышу я сладостный голос ее.
Осень 1914

* * *
Потускнел на небе синий лак,
И слышнее песня окарины[5].
Это только дудочка из глины,
Не на что ей жаловаться так.
Кто ей рассказал мои грехи
И зачем она меня прощает?..
Или этот голос повторяет
Мне твои последние стихи?
1912

* * *
В. С. Срезневской[6]
Вместо мудрости — опытность, пресное,
Неутоляющее питье.
А юность была — как молитва воскресная...
Мне ли забыть ее?

Столько дорог пустынных исхожено
С тем, кто мне не был мил,
Столько поклонов в церквах положено
За того, кто меня любил...

Стала забывчивей всех забывчивых,
Тихо плывут года.
Губ нецелованных, глаз неулыбчивых
Мне не вернуть никогда.
Осень 1913, Царское Село

* * *
А! Это снова ты. Не отроком влюбленным,
Но мужем дерзостным, суровым, непреклонным
Ты в этот дом вошел и на меня глядишь.
Страшна моей душе предгрозовая тишь.
Ты спрашиваешь, что я сделала с тобою,
Врученным мне навек любовью и судьбою.
Я предала тебя. И это повторять —
О, если бы ты мог когда-нибудь устать!
Так мертвый говорит, убийцы сон тревожа,
Так ангел смерти ждет у рокового ложа.
Прости меня теперь. Учил прощать Господь.
В недуге горестном моя томится плоть,
А вольный дух уже почиет безмятежно.
Я помню только сад, сквозной, осенний, нежный,
И крики журавлей, и черные поля...
О, как была с тобой мне сладостна земля!
11 июля 1916, Слепнево

* * *
Муза ушла по дороге,
Осенней, узкой, крутой,
И были смуглые ноги
Обрызганы крупной росой.

Я долго ее просила
Зимы со мной подождать,
Но сказала: «Ведь здесь могила,
Как ты можешь еще дышать?»

Я голубку ей дать хотела,
Ту, что всех в голубятне белей,
Но птица сама полетела
За стройной гостьей моей.

Я, глядя ей вслед, молчала,
Я любила ее одну,
А в небе заря стояла,
Как ворота в ее страну.
15 декабря 1915, Царское Село

* * *
Я улыбаться перестала,
Морозный ветер губы студит,
Одной надеждой меньше стало,
Одною песней больше будет.
И эту песню я невольно
Отдам на смех и поруганье,
Затем что нестерпимо больно
Душе любовное молчанье.
17 марта 1915, Царское Село

* * *
M. Лозинскому[7]
Они летят, они еще в дороге,
Слова освобожденья и любви,
А я уже в предпесенной тревоге,
И холоднее льда уста мои.

Но скоро там, где жидкие березы,
Прильнувши к окнам, сухо шелестят, —
Венцом червонным заплетутся розы
И голоса незримых прозвучат.

А дальше — свет невыносимо щедрый,
Как красное горячее вино...
Уже душистым, раскаленным ветром
Сознание мое опалено.
22 мая 1916, Слепнево

* * *
О, это был прохладный день
В чудесном городе Петровом!
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.

Пусть он не хочет глаз моих,
Пророческих и неизменных.
Всю жизнь ловить он будет стих,
Молитву губ моих надменных.
Зима 1913, Царское Село

* * *
Я так молилась: «Утоли
Глухую жажду песнопенья!»
Но нет земному от земли
И не было освобожденья.

Как дым от жертвы, что не мог
Взлететь к престолу сил и славы,
А только стелется у ног,
Молитвенно целуя травы, —

Так я, Господь, простерта ниц:
Коснется ли огонь небесный
Моих сомкнувшихся ресниц
И немоты моей чудесной?
Зима 1913, Царское Село

* * *
Н. В. Н.[8]
Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти,
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие — поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.
2 мая 1915, Петербург

* * *
Все отнято: и сила, и любовь.
В немилый город брошенное тело
Не радо солнцу. Чувствую, что кровь
Во мне уже совсем похолодела.

Веселой Музы нрав не узнаю:
Она глядит и слова не проронит,
А голову в веночке темном клонит,
Изнеможенная, на грудь мою.

И только совесть с каждым днем страшней
Беснуется: великой хочет дани.
Закрыв лицо, я отвечала ей...
Но больше нет ни слез, ни оправданий.
24 октября 1916, Севастополь

* * *
Нам свежесть слов и чувства простоту[9]
Терять не то ль, что живописцу — зренье
Или актеру — голос и движенье,
А женщине прекрасной — красоту?

Но не пытайся для себя хранить
Тебе дарованное небесами:
Осуждены — и это знаем сами —
Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,
Чтобы узнать в тяжелый час сомненья
Учеников злорадное глумленье
И равнодушие толпы.
23 июня 1915, Слепнево

Ответ

В. А. Комаровскому[10]
Какие странные слова
Принес мне тихий день апреля.
Ты знал, во мне еще жива
Страстная страшная неделя.[11]

Я не слыхала звонов тех,
Что плавали в лазури чистой.
Семь дней звучал то медный смех,
То плач струился серебристый.

А я, закрыв лицо мое,
Как перед вечною разлукой,
Лежала и ждала ее,
Еще не названную мукой.
Царское Село
Весна 1914, Царское Село

* * *
Был блаженной моей колыбелью
Темный город у грозной реки
И торжественной брачной постелью,
Над которой держали венки
Молодые твои серафимы, —
Город, горькой любовью любимый.
Солеёю молений моих[12]
Был ты, строгий, спокойный, туманный.
Там впервые предстал мне жених,
Указавши мой путь осиянный,
И печальная Муза моя,
Как слепую, водила меня.
Июль 1914, Царское Село

II

* * *
Как ты можешь смотреть на Неву,
Как ты смеешь всходить на мосты?..
Я недаром печальной слыву
С той поры, как привиделся ты.
Черных ангелов крылья остры[13],
Скоро будет последний суд.
И малиновые костры,
Словно розы, в снегу цветут.
1914, Петербург

9 декабря 1913 года

Самые темные дни в году
Светлыми стать должны.
Я для сравнения слов не найду —
Так твои губы нежны.

Только глаза подымать не смей,
Жизнь мою храня.
Первых фиалок они светлей,
А смертельные для меня.

Вот поняла, что не надо слов,
Оснеженные ветки легки...
Сети уже разостлал птицелов
На берегу реки.
1913, Царское Село

* * *
Под крышей промерзшей пустого жилья
Я мертвенных дней не считаю.
Читаю посланья апостолов я,
Слова псалмопевца читаю.[14]
Но звезды синеют, но иней пушист,
И каждая встреча чудесней, —
А в Библии красный кленовый лист
Заложен на Песни Песней.[15]
Январь 1915, Царское Село

* * *
Н. В. Н.
Целый год ты со мной неразлучен,[16]
А как прежде и весел и юн!
Неужели же ты не измучен
Смутной песней затравленных струн, —
Тех, что прежде, тугие, звенели,
А теперь только стонут слегка,
И моя их терзает без цели
Восковая, сухая рука...
Верно, мало для счастия надо
Тем, кто нежен и любит светло,
Что ни ревность, ни гнев, ни досада
Молодое не тронут чело.
Тихий, тихий, и ласки не просит,
Только долго глядит на меня
И с улыбкой блаженной выносит
Страшный бред моего забытья.
<1915> или Июнь 1914, Слепнево

* * *
Древний город словно вымер,[17]
Странен мой приезд.
Над рекой своей Владимир[18]
Поднял черный крест.

Липы шумные и вязы
По садам темны,
Звезд иглистые алмазы
К Богу взнесены.

Путь мой жертвенный и славный
Здесь окончу я.
И со мной лишь ты, мне равный,
Да любовь моя.
Июль 1914, Киев

* * *
Черная вилась дорога,
Дождик моросил,
Проводить меня немного
Кто-то попросил.
Согласилась, да забыла
На него взглянуть,
А потом так странно было
Вспомнить этот путь.
Плыл туман, как фимиамы
Тысячи кадил.
Спутник песенкой упрямо
Сердце бередил.
Помню древние ворота
И конец пути —
Там со мною шедший кто-то
Мне сказал: «Прости...»
Медный крестик дал мне в руки,
Словно брат родной...
И я всюду слышу звуки
Песенки степной.
Ах, я дома как не дома —
Плачу и грущу.
Отзовись, мой незнакомый,
Я тебя ищу!
<1913 ?>

* * *
Как люблю, как любила глядеть я
На закованные берега,
На балконы, куда столетья
Не ступала ничья нога.
И воистину ты — столица
Для безумных и светлых нас;
Но когда над Невою длится
Тот особенный, чистый час
И проносится ветер майский
Мимо всех надводных колонн,
Ты — как грешник, видящий райский
Перед смертью сладчайший сон...
1916

* * *
И мнится — голос человека
Здесь никогда не прозвучит,
Лишь ветер каменного века
В ворота черные стучит.
И мнится мне, что уцелела
Под этим небом я одна, —
За то, что первая хотела
Испить смертельного вина.
Слепнево
1917

Разлука

Вечерний и наклонный
Передо мною путь.
Вчера еще, влюбленный,
Молил: «Не позабудь».
А нынче только ветры
Да крики пастухов,
Взволнованные кедры
У чистых родников.
Февраль 1914, Петербург

* * *
Чернеет дорога приморского сада,
Желты и свежи фонари.
Я очень спокойная. Только не надо
Со мною о нем говорить.
Ты милый и верный, мы будем друзьями...
Гулять, целоваться, стареть...
И легкие месяцы будут над нами,
Как снежные звезды, лететь.
Март 1914, Петербург

* * *
Господь немилостив к жнецам и садоводам.
Звеня, косые падают дожди
И, прежде небо отражавшим, водам
Пестрят широкие плащи.

В подводном царстве и луга, и нивы,
А струи вольные поют, поют,
На взбухших ветках лопаются сливы,
И травы легшие гниют.

И сквозь густую водяную сетку
Я вижу милое твое лицо,
Притихший парк, китайскую беседку
И дома круглое крыльцо.
Осень 1915, Царское Село

* * *
Все обещало мне его:[19]
Край неба, тусклый и червонный,
И милый сон под Рождество,
И Пасхи ветер многозвонный,

И прутья красные лозы,
И парковые водопады,
И две большие стрекозы
На ржавом чугуне ограды.

И я не верить не могла,
Что будет дружен он со мною,
Когда по горным склонам шла
Горячей каменной тропою.
Октябрь 1916, Севастополь

* * *
Как невеста, получаю[20]
Каждый вечер по письму,
Поздно ночью отвечаю
Другу моему.

«Я гощу у смерти белой
По дороге в тьму,
Зла, мой ласковый, не делай
В мире никому».

И стоит звезда большая
Между двух стволов,
Так спокойно обещая
Исполненье снов.
Октябрь 1915, Хювинккя

* * *
Божий ангел, зимним утром
Тайно обручивший нас,
С нашей жизни беспечальной
Глаз не сводит потемневших.

Оттого мы любим небо,
Тонкий воздух, свежий ветер
И чернеющие ветки
За оградою чугунной.

Оттого мы любим строгий,
Многоводный, темный город
, И разлуки наши любим,
И часы недолгих встреч.
Сентябрь 1914, Петербург

* * *
Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, теплый и веселый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчелы
Нежнейшую из всех бесед.

А мы живем торжественно и трудно
И чтим обряды наших горьких встреч,
Когда с налету ветер безрассудный
Чуть начатую обрывает речь, —

Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
23 июня 1915, Слепнево

* * *
О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь судьбой,
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой.

Красный дом твой нарочно миную,
Красный дом твой над мутной рекой,
Но я знаю, что горько волную
Твой пронизанный солнцем покой.

Пусть не ты над моими устами
Наклонялся, моля о любви,
Пусть не ты золотыми стихами
Обессмертил томленья мои —

Я над будущим тайно колдую,
Если вечер совсем голубой,
И предчувствую встречу вторую,
Неизбежную встречу с тобой.
1913

* * *
Как площади эти обширны,
Как гулки и круты мосты!
Тяжелый, беззвездный и мирный
Над нами покров темноты.

И мы, словно смертные люди,
По свежему снегу идем.
Не чудо ль, что нынче пробудем
Мы час предразлучный вдвоем?

Безвольно слабеют колени,
И кажется, нечем дышать...
Ты — солнце моих песнопений,
Ты — жизни моей благодать.

Вот черные зданья качнутся,
И на землю я упаду, —
Теперь мне не страшно очнуться
В моем деревенском саду.
1917

Побег
О. А. Кузьминой-Караваевой[21]
«Нам бы только до взморья добраться,
Дорогая моя!» — «Молчи...»
И по лестнице стали спускаться,
Задыхаясь, искали ключи.

Мимо зданий, где мы когда-то
Танцевали, пили вино,
Мимо белых колонн Сената,[22]
Туда, где темно, темно.

«Что ты делаешь, ты безумный!» —
«Нет, я только тебя люблю!
Этот ветер — широкий и шумный,
Будет весело кораблю!»

Горло тесно ужасом сжато,
Нас в потемках принял челнок...
Крепкий запах морского каната
Задрожавшие ноздри обжег.

«Скажи, ты знаешь наверно:
Я не сплю? Так бывает во сне...»
Только весла плескались мерно
По тяжелой невской волне.

А черное небо светало,
Нас окликнул кто-то с моста,
Я руками обеими сжала
На груди цепочку креста.

Обессиленную, на руках ты,
Словно девочку, внес меня,
Чтоб на палубе белой яхты
Встретить свет нетленного дня.
Июнь 1914, Слепнево

* * *
Когда в мрачнейшей из столиц[23]
Рукою твердой, но усталой
На чистой белизне страниц
Я отречение писала,

И ветер в круглое окно
Вливался влажною струею, —
Казалось, небо сожжено
Червонно-дымною зарею.

Я не взглянула на Неву,
На озаренные граниты,
И мне казалось — наяву
Тебя увижу, незабытый...

Но неожиданная ночь
Покрыла город предосенний.
Чтоб бегству моему помочь,
Расплылись пепельные тени.

Я только крест с собой взяла,
Тобою данный[24] в день измены, —
Чтоб степь полынная цвела,
А ветры пели, как сирены.

И вот он на пустой стене
Хранит меня от горьких бредней,
И ничего не страшно мне
Припомнить, — даже день последний.
Песочная бухта[25]
1916

Царскосельская статуя[26]

Н. В. Н.
Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной.
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.
Октябрь 1916, Севастополь

* * *
Н. В. Н.
Все мне видится Павловск холмистый,[27]
Круглый луг, неживая вода,
Самый томный и самый тенистый,
Ведь его не забыть никогда.

Как в ворота чугунные въедешь,
Тронет тело блаженная дрожь,
Не живешь, а ликуешь и бредишь
Иль совсем по-иному живешь.

Поздней осенью свежий и колкий
Бродит ветер, безлюдию рад.
В белом инее черные елки
На подтаявшем снеге стоят.

И, исполненный жгучего бреда,
Милый голос как песня звучит,
И на медном плече Кифареда[28]
Красногрудая птичка сидит.
Осень 1915, Царское Село

* * *
Вновь подарен мне дремотой[29]
Наш последний звездный рай —
Город чистых водометов,
Золотой Бахчисарай.

Там, за пестрою оградой,
У задумчивой воды,
Вспоминали мы с отрадой
Царскосельские сады,

И орла Екатерины[30]
Вдруг узнали — это тот!
Он слетел на дно долины
С пышных бронзовых ворот.

Чтобы песнь прощальной боли
Дольше в памяти жила,
Осень смуглая в подоле
Красных листьев принесла

И посыпала ступени,
Где прощалась я с тобой
И откуда в царство тени
Ты ушел, утешный мой.
Севастополь
1916

* * *
Бессмертник сух и розов. Облака
На свежем небе вылеплены грубо.
Единственного в этом парке дуба
Листва еще бесцветна и тонка.

Лучи зари до полночи горят.
Как хорошо в моем затворе тесном!
О самом нежном, о всегда чудесном
Со мной сегодня птицы говорят.

Я счастлива. Но мне всего милей
Лесная и пологая дорога,
Убогий мост, скривившийся немного,
И то, что ждать осталось мало дней.
20 мая 1916, Слепнево

* * *
Подошла. Я волненья не выдал,
Равнодушно глядя в окно.
Села, словно фарфоровый идол,
В позе, выбранной ею давно.

Быть веселой — привычное дело,
Быть внимательной — это трудней...
Или томная лень одолела
После мартовских пряных ночей?

Утомительный гул разговоров,
Желтой люстры безжизненный зной
И мельканье искусных проборов
Над приподнятой легкой рукой.

Улыбнулся опять собеседник
И с надеждой глядит на нее...
Мой счастливый, богатый наследник,
Ты прочти завещанье мое.
19 июля 1914, Слепнево

III

Майский снег[31]

Пс.6, ст.7
Прозрачная ложится пелена
На свежий дерн и незаметно тает.
Жестокая, студеная весна
Налившиеся почки убивает.

И ранней смерти так ужасен вид,
Что не могу на Божий мир глядеть я.
Во мне печаль, которой царь Давид
По-царски одарил тысячелетья.
1916

* * *
Зачем притворяешься ты
То ветром, то камнем, то птицей?
Зачем улыбаешься ты
Мне с неба внезапной зарницей?

Не мучь меня больше, не тронь!
Пусти меня к вещим заботам...
Шатается пьяный огонь
По высохшим серым болотам.

И Муза в дырявом платке
Протяжно поет и уныло.
В жестокой и юной тоске
Ее чудотворная сила.
Слепнево
1915

* * *
Пустых небес прозрачное стекло,[32]
Большой тюрьмы белесое строенье
И хода крестного торжественное пенье
Над Волховом[33], синеющим светло.

Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,
Кричит и мечется среди ветвей,
А город помнит о судьбе своей:
Здесь Марфа правила и правил Аракчеев.[34]
Новгород
1914

Июль 1914[35]

I
Пахнет гарью. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит.
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.

Стало солнце немилостью Божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил.
Приходил одноногий прохожий
И один на дворе говорил:

«Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил.

Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат».

II
Можжевельника запах сладкий
От горящих лесов летит.
Над ребятами стонут солдатки,
Вдовий плач по деревне звенит.

Не напрасно молебны служились,
О дожде тосковала земля:
Красной влагой тепло окропились
Затоптанные поля.

Низко, низко небо пустое,
И голос молящего тих:
«Ранят тело твое пресвятое,
Мечут жребий о ризах твоих».
Слепнево
20 июля 1914

* * *
Тот голос, с тишиной великой споря,[36]
Победу одержал над тишиной.
Во мне еще, как песня или горе,
Последняя зима перед войной.

Белее сводов Смольного собора,
Таинственней, чем пышный Летний сад,
Она была. Не знали мы, что скоро
В тоске предельной поглядим назад.
1917

* * *
Мы не умеем прощаться, —
Всё бродим плечо к плечу.
Уже начинает смеркаться,
Ты задумчив, а я молчу.

В церковь войдем, увидим
Отпеванье, крестины, брак,
Не взглянув друг на друга, выйдем...
Отчего все у нас не так?

Или сядем на снег примятый
На кладбище, легко вздохнем,
И ты палкой чертишь палаты,
Где мы будем всегда вдвоем.
1917

Утешение

     Там Михаил Архистратиг
     Его зачислил в рать свою.
     Н. Гумилев[37]
Вестей от него не получишь больше,
Не услышишь ты про него.
В объятой пожарами, скорбной Польше
Не найдешь могилы его.

Пусть дух твой станет тих и покоен,
Уже не будет потерь:
Он Божьего воинства новый воин,
О нем не грусти теперь.

И плакать грешно, и грешно томиться
В милом, родном дому.
Подумай, ты можешь теперь молиться
Заступнику своему.
1914

* * *
Для того ль тебя носила[38]
Я когда-то на руках,
Для того ль сияла сила
В голубых твоих глазах!
Вырос стройный и высокий,
Песни пел, мадеру пил,
К Анатолии далекой[39]
Миноносец свой водил.

На Малаховом кургане[40]
Офицера расстреляли.
Без недели двадцать лет
Он глядел на божий свет.
1918

Молитва

Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья, бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар —
Так молюсь за твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.
1915

* * *
Столько раз я проклинала
Это небо, эту землю,
Этой мельницы замшелой
Тяжко машущие руки!
А во флигеле покойник,
Прям и сед, лежит на лавке,
Как тому назад три года.
Так же мыши книги точат,
Так же влево пламя клонит
Стеариновая свечка.
И поет, поет постылый
Бубенец нижегородский
Незатейливую песню
О моем веселье горьком.
А раскрашенные ярко
Прямо стали георгины
Вдоль серебряной дорожки,
Где улитки и полынь.
Так случилось: заточенье
Стало родиной второю,
А о первой я не смею
И в молитве вспоминать.
Слепнево
1915

* * *
Ни в лодке, ни в телеге
Нельзя попасть сюда.
Стоит на гиблом снеге
Глубокая вода;
Усадьбу осаждает
Уже со всех сторон...
Ах! близко изнывает
Такой же Робинзон.
Пойдет взглянуть на сани,
На лыжи, на коня,
А после на диване
Сидит и ждет меня
И шпорою короткой
Рвет коврик пополам.
Теперь улыбки кроткой
Не видеть зеркалам.
1916

* * *
Вижу, вижу лунный лук
Сквозь листву густых ракит,
Слышу, слышу ровный стук
Неподкованных копыт.

Что? И ты не хочешь спать,
В год не мог меня забыть,
Не привык свою кровать
Ты пустою находить?

Не с тобой ли говорю
В остром крике хищных птиц,
Не в твои ль глаза смотрю
С белых, матовых страниц?

Что же кружишь, словно вор,
У затихшего жилья?
Или помнишь уговор
И живую ждешь меня?

Засыпаю. В душный мрак
Месяц бросил лезвие.
Снова стук. То бьется так
Сердце теплое мое...
1914

* * *
Бесшумно ходили по дому,
Не ждали уже ничего.
Меня привели к больному,
И я не узнала его.

Он сказал: «Теперь слава Богу», —
И еще задумчивей стал.
«Давно мне пора в дорогу,
Я только тебя поджидал.

Так меня ты в бреду тревожишь,
Все слова твои берегу.
Скажи: ты простить не можешь?»
И я сказала: «Могу».

Казалось, стены сияли
От пола до потолка.
На шелковом одеяле
Сухая лежала рука.

А закинутый профиль хищный
Стал так страшно тяжел и груб,
И было дыханья не слышно
У искусанных темных губ.

Но вдруг последняя сила
В синих глазах ожила:
«Хорошо, что ты отпустила,
Не всегда ты доброй была».

И стало лицо моложе,
Я опять узнала его
И сказала: «Господи Боже,
Прими раба твоего».
Слепнево
1914

* * *
Так раненого журавля
Зовут другие: курлы, курлы!
Когда осенние поля
И рыхлы, и теплы...

И я, больная, слышу зов,
Шум крыльев золотых
Из плотных низких облаков
И зарослей густых:

«Пора лететь, пора лететь
Над полем и рекой,
Ведь ты уже не можешь петь
И слезы со щеки стереть
Ослабнувшей рукой».
1915

* * *
Буду тихо на погосте[41]
Под доской дубовой спать,
Будешь, милый, к маме в гости
В воскресенье прибегать —
Через речку и по горке,
Так что взрослым не догнать,
Издалека, мальчик зоркий,
Будешь крест мой узнавать.
Знаю, милый, можешь мало
Обо мне припоминать:
Не бранила, не ласкала.
Не водила причащать.
1915

* * *
Высокомерьем дух твой помрачен,[42]
И оттого ты не познаешь света.
Ты говоришь, что вера наша — сон
И марево — столица эта.

Ты говоришь — моя страна грешна,
А я скажу — твоя страна безбожна.
Пускай на нас еще лежит вина, —
Все искупить и все исправить можно.

Вокруг тебя — и воды, и цветы.
Зачем же к нищей грешнице стучишься?
Я знаю, чем так тяжко болен ты:
Ты смерти ищешь и конца боишься.
1 января 1917

* * *
Приду туда, и отлетит томленье.
Мне ранние приятны холода.
Таинственные, темные селенья —
Хранилища бессмертного труда.

Спокойной и уверенной любови
Не превозмочь мне к этой стороне:
Ведь капелька новогородской крови[43]
Во мне — как льдинка в пенистом вине.

И этого никак нельзя поправить,
Не растопил ее великий зной,
И что бы я ни начинала славить —
Ты, тихая, сияешь предо мной.
1916

* * *
Стал мне реже сниться, слава богу,
Больше не мерещится везде.
Лег туман на белую дорогу,
Тени побежали по воде.

И весь день не замолкали звоны
Над простором вспаханной земли,
Здесь всего сильнее от Ионы
Колокольни лаврские вдали.[44]

Подстригаю на кустах сирени
Ветки те, что нынче отцвели,
По валам старинных укреплений
Два монаха медленно прошли.

Мир родной, понятный и телесный
Для меня, незрячей, оживи.
Исцелил мне душу Царь Небесный
Ледяным покоем нелюбви.
Киев
1912

* * *
Будем вместе, милый, вместе,[45]
Знают все, что мы родные,
А лукавые насмешки,
Как бубенчик отдаленный,
И обидеть нас не могут,
И не могут огорчить.

Где венчались мы — не помним,[46]
Но сверкала эта церковь
Тем неистовым сияньем,
Что лишь ангелы умеют

В белых крыльях приносить.
А теперь пора такая,
Страшный год и страшный город.
Как же можно разлучиться
Мне с тобой, тебе со мной?
1915

Памяти 19 июля 1914[47]

Мы на сто лет состарились, и это
Тогда случилось в час один:
Короткое уже кончалось лето,
Дымилось тело вспаханных равнин.

Вдруг запестрела тихая дорога,
Плач полетел, серебряно звеня...
Закрыв лицо, я умоляла Бога
До первой битвы умертвить меня.

Из памяти, как груз отныне лишний,
Исчезли тени песен и страстей.
Ей — опустевшей — приказал Всевышний
Стать страшной книгой грозовых вестей.
1916

IV

* * *
Перед весной бывают дни такие:[48]
Под плотным снегом отдыхает луг,
Шумят деревья весело-сухие,
И теплый ветер нежен и упруг.
И легкости своей дивится тело,
И дома своего не узнаешь,
А песню ту, что прежде надоела,
Как новую, с волнением поешь.
1915

* * *
То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого что это — любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей.
1913

* * *
Выбрала сама я долю
Другу сердца моего:
Отпустила я на волю
В Благовещенье[49] его.
Да вернулся голубь сизый,
Бьется крыльями в стекло.
Как от блеска дивной ризы[50],
Стало в горнице светло.

1915

Сон

Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Мутный фонарь голубел
И мне указывал путь.

Ты видел царицын сад,
Затейливый белый дворец[51]
И черный узор оград
У каменных гулких крылец.

Ты шел не зная пути,
И думал: «Скорей, скорей,
О, только б ее найти,
Не проснуться до встречи с ней».

А сторож у красных ворот[52]
Окликнул тебя: «Куда!»
Хрустел и ломался лед,
Под ногами чернела вода.

«Это озеро, — думал ты, —
На озере есть островок...»[53]
И вдруг из темноты
Поглядел голубой огонек.

В жестком свете скудного дня
Проснувшись, ты застонал
И в первый раз меня
По имени громко назвал.
Царское Село
1915

Белый дом

Морозное солнце. С парада
Идут и идут войска.
Я полдню январскому рада,
И тревога моя легка.

Здесь помню каждую ветку
И каждый силуэт.
Сквозь инея белую сетку
Малиновый каплет свет.

Здесь дом был почти что белый,
Стеклянное крыльцо.
Столько раз рукой помертвелой
Я держала звонок-кольцо.

Столько раз... Играйте, солдаты,
А я мой дом отыщу,
Узнаю по крыше покатой,
По вечному плющу.

Но кто его отодвинул,
В чужие унес города
Или из памяти вынул
Навсегда дорогу туда...

Волынки вдали замирают,
Снег летит, как вишневый цвет...
И, видно, никто не знает,
Что белого дома нет.
1914

* * *
Долго шел через поля и села,
Шел и спрашивал людей:
«Где она, где свет веселый
Серых звезд — ее очей?

Ведь настали, тускло пламенея,
Дни последние весны.
Все мне чаще снится, все нежнее
Мне о ней бывают сны!»

И пришел в наш град угрюмый
В предвечерний тихий час,
О Венеции подумал
И о Лондоне зараз.

Стал у церкви темной и высокой
На гранит блестящих ступеней
И молил о наступленье срока
Встречи с первой радостью своей.

А над смуглым золотом престола
Разгорался Божий сад лучей:
«Здесь она, здесь свет веселый
Серых звезд — ее очей».
1915

* * *
Широк и желт вечерний свет,
Нежна апрельская прохлада.
Ты опоздал на много лет,
Но все-таки тебе я рада.

Сюда ко мне поближе сядь,
Гляди веселыми глазами:
Вот эта синяя тетрадь —
С моими детскими стихами.

Прости, что я жила скорбя
И солнцу радовалась мало.
Прости, прости, что за тебя
Я слишком многих принимала.
1915

* * *
Я не знаю, ты жив или умер, —
На земле тебя можно искать
Или только в вечерней думе
По усопшем светло горевать.

Все тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар,
И стихов моих белая стая,
И очей моих синий пожар.

Мне никто сокровенней не был,
Так меня никто не томил,
Даже тот, кто на муку предал,
Даже тот, кто ласкал и забыл.
1915

* * *
Из памяти твоей я выну этот день,
Чтоб спрашивал твой взор беспомощно-туманный:
Где видел я персидскую сирень,
И ласточек, и домик деревянный?

О, как ты часто будешь вспоминать
Внезапную тоску неназванных желаний
И в городах задумчивых искать
Ту улицу, которой нет на плане!

При виде каждого случайного письма,
При звуке голоса за приоткрытой дверью
Ты будешь думать: «Вот она сама
Пришла на помощь моему неверью».
1915

* * *
Не хулил меня, не славил,
Как друзья и как враги.
Только душу мне оставил
И сказал: побереги.

И одно меня тревожит:
Если он теперь умрет,
Ведь ко мне архангел Божий
За душой его придет.

Как тогда ее я спрячу,
Как от Бога утаю?
Та, что так поет и плачет,
Быть должна в его раю.
1915

* * *
Там тень моя осталась и тоскует,
Все в той же синей комнате живет,
Гостей из города за полночь ждет
И образок эмалевый целует.
И в доме не совсем благополучно:
Огонь зажгут, а все-таки темно...
Не оттого ль хозяйке новой скучно,
Не оттого ль хозяин пьет вино
И слышит, как за тонкою стеною
Пришедший гость беседует со мною?
Слепнево
1917. Январь

* * *
Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.
1917

* * *
Небо мелкий дождик сеет
На зацветшую сирень.
За окном крылами веет
Белый, белый Духов день.[54]

Нынче другу возвратиться
Из-за моря — крайний срок.
Все мне дальний берег снится,
Камни, башни и песок.

На одну из этих башен
Я взойду, встречая свет...
Да в стране болот и пашен
И в помине башен нет.

Только сяду на пороге,
Там еще густая тень.
Помоги моей тревоге,
Белый, белый Духов день!
Слепнево
1916

* * *
Я знаю, ты моя награда[55]
За годы боли и труда,
За то, что я земным отрадам
Не предавалась никогда,
За то, что я не говорила
Возлюбленному: «Ты любим».
За то, что всем я все простила,
Ты будешь ангелом моим.
1916

* * *
Не тайны и не печали,
Не мудрой воли судьбы —
Эти встречи всегда оставляли
Впечатление борьбы.

Я, с утра угадав минуту,
Когда ты ко мне войдешь,
Ощущала в руках согнутых
Слабо колющую дрожь.

И сухими пальцами мяла
Пеструю скатерть стола...
Я тогда уже понимала,
Как эта земля мала.
1915

Милому[56]

Голубя ко мне не присылай,
Писем беспокойных не пиши,
Ветром мартовским в лицо не вей.
Я вошла вчера в зеленый рай,
Где покой для тела и души
Под шатром тенистых тополей.

И отсюда вижу городок,
Будки и казармы у дворца,
Надо льдом китайский желтый мост.[57]
Третий час меня ты ждешь — продрог,
А уйти не можешь от крыльца
И дивишься, сколько новых звезд.

Серой белкой прыгну на ольху,
Ласочкой пугливой пробегу,
Лебедью тебя я стану звать,
Чтоб не страшно было жениху
В голубом кружащемся снегу
Мертвую невесту поджидать.
Царское Село
1915

* * *
Юнии Анреп[58]
Судьба ли так моя переменилась,
Иль вправду кончена игра?
Где зимы те, когда я спать ложилась
В шестом часу утра?

По-новому, спокойно и сурово,
Живу на диком берегу.
Ни праздного, ни ласкового слова
Уже промолвить не могу.

Не верится, что скоро будут святки.
Степь трогательно зелена.
Сияет солнце. Лижет берег гладкий
Как будто теплая волна.

Когда от счастья томной и усталой
Бывала я, то о такой тиши
С невыразимым трепетом мечтала
И вот таким себе я представляла
Посмертное блуждание души.
Севастополь
1916. Декабрь

* * *
Как белый камень в глубине колодца,[59]
Лежит во мне одно воспоминанье.
Я не могу и не хочу бороться:
Оно — веселье и оно — страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза, его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в мое воспоминанье.
Слепнево
1916

* * *
Первый луч — благословенье Бога —
По лицу любимому скользнул,
И дремавший побледнел немного,
Но еще покойнее уснул.

Верно, поцелуем показалась
Теплота небесного луча...
Так давно губами я касалась
Милых губ и смуглого плеча...

А теперь, усопших бестелесней,
В неутешном странствии моем,
Я к нему влетаю только песней
И ласкаюсь утренним лучом.
1916

* * *
Город сгинул, последнего дома
Как живое взглянуло окно...
Это место совсем незнакомо,
Пахнет гарью, и в поле темно.

Но когда грозовую завесу
Нерешительный месяц рассек,
Мы увидели: на гору, к лесу
Пробирался хромой человек.

Было страшно, что он обгоняет
Тройку сытых, веселых коней,
Постоит и опять ковыляет
Под тяжелою ношей своей.

Мы заметить почти не успели,
Как он возле кибитки возник.
Словно звезды глаза голубели,
Освещая измученный лик.

Я к нему протянула ребенка,
Поднял руку со следом оков
И промолвил мне благостно-звонко:
«Будет сын твой и жив и здоров!»
Слепнево
1916

* * *
О, есть неповторимые слова,
Кто их сказал — истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.
1916


	А.А.Ахматова. Портрет работы Ю.Анненкова (гуашь), 1921

	Содержание I "Думали: нищие мы, нету у нас ничего,…" "Твой белый дом и тихий сад оставлю..." Уединение Песня о песне "Был он ревнивым, тревожным и нежным…" "Потускнел на небе синий лак..." "Вместо мудрости – опытность…" "А! Это снова ты…" "Муза ушла по дороге…" "Я улыбаться перестала…" "Они летят, они еще в дороге..." "О, это был прохладный день…" "Я так молилась: «Утоли…" "Есть в близости людей заветная черта..." "Все отнято: и сила, и любовь..." "Нам свежесть слов и чувства простоту…" Ответ "Был блаженной моей колыбелью..." II "Как ты можешь смотреть на Неву…" 9 декабря 1913 года "Под крышей промерзшей пустого жилья..." "Целый год ты со мной неразлучен…" "Древний город словно вымер..." "Черная вилась дорога…" "Как люблю, как любила глядеть я…" "И мнится — голос человека…" Разлука "Чернеет дорога приморского сада…" "Господь немилостив к жнецам и садоводам…" "Все обещало мне его…" "Как невеста, получаю…" "Божий ангел, зимним утром…" "Ведь где-то есть простая жизнь и свет…" "О тебе вспоминаю я редко…" "Как площади эти обширны…" "Побег "Когда в мрачнейшей из столиц…" Царскосельская статуя "Все мне видится Павловск холмистый…" "Вновь подарен мне дремотой…" "Бессмертник сух и розов…" "Подошла. Я волненья не выдал…" III Майский снег "Зачем притворяешься ты…" "Пустых небес прозрачное стекло…" Июль 1914 "Тот голос, с тишиной великой споря..." "Мы не умеем прощаться…" Утешение "Для того ль тебя носила…" Молитва "Столько раз я проклинала…" "Ни в лодке, ни в телеге…" "Вижу, вижу лунный лук…" "Бесшумно ходили по дому…" "Так раненого журавля…" "Буду тихо на погосте…" "Высокомерьем дух твой помрачен…" "Приду туда, и отлетит томленье…" "Стал мне реже сниться, слава богу…" "Будем вместе, милый, вместе…" Памяти 19 июля 1914 IV "Перед весной бывают дни такие…" "То пятое время года…" "Выбрала сама я долю…" Сон Белый дом "Долго шел через поля и села…" "Широк и желт вечерний свет…" "Я не знаю, ты жив или умер…" "Из памяти твоей я выну этот день…" "Не хулил меня, не славил…" "Там тень моя осталась и тоскует..." "Двадцать первое. Ночь. Понедельник..." "Небо мелкий дождик сеет..." "Я знаю, ты моя награда..." "Не тайны и не печали..." Милому "Судьба ли так моя переменилась..." "Как белый камень в глубине колодца..." "Первый луч — благословенье Бога..." "Город сгинул, последнего дома..." "О, есть неповторимые слова..."

Источник: Ахматова А. Сочинения: В 2 т. — М.: Художественная литература, 1986.

1. Белая стая – третья книга стихотворений Ахматовой вышла в издательстве «Гиперборей» в сентябре 1917 года тиражом 2000 экземпляров. Сборник вышел накануне революции 1917 года.
Ее объем значительно больше предыдущих книг – в четырех разделах сборника было 83 стихотворения; пятый раздел составляла поэма «У самого моря». 65 стихотворений книги были напечатаны ранее.
Многие критики отмечали новые черты поэзии Ахматовой, усиление в ней пушкинского начала. О. Мандельштам еще в статье 1916 года писал: «Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России» (О современной поэзии. К выходу «Альманаха муз» // Мандельштам О. Сочинения: В 2 т. – М.: Художественная литература, 1990. – Т. 2. – С. 260). Перелом в ахматовском творчестве связан с вниманием к реальной действительности, к судьбе России.
А.Л. Слонимский видел в стихотворениях, составивших «Белую стаю», «новое углубление восприятие мира», которое, по его мнению, было связано с наличием в третьей книге духовного начала над «чувственным» началом, причем, по мнению критика, в «каком-то пушкинском взгляде о стороны». Другой видный критик, К.В. Мочульский, считает, что «резкий перелом ахматовского творчества» вязан с пристальным вниманием поэта к явлениям русской действительности 1914–1917 годов: «Поэт оставляет далеко за собой круг интимных переживаний, уют «темно-синей комнаты», клубок разноцветного шелка изменчивых настроений, изысканных эмоций и прихотливых напевов. Он становится строже, суровее и сильнее. Он выходит под открытое небо – и от соленого ветра и степного воздуха растет и крепнет его голос. В его поэтическом репертуаре появляются образы Родины, отдается глухой гул войны, слышится тихий шепот молитвы».
Несмотря на революционное время, первое издание книги «Белая стая» разошлось быстро. Второе вышло в 1918 году в издательстве «Прометей». До 1923 года вышли еще два издания книги с небольшими изменениями и дополнениями.
Сборник разделен на четыре части (классическая четырехчастная соната), как и «Четки». Но принцип такого построения третьей книги Ахматовой особый. Каждая из «глав» — неповторимый тип синтеза миросостояния и личностного мироощущения. Все четыре постепенно переливаются одна в другую, усиливая драматизм психологического напряжения.
В первой части раздольно звучит мотив, возникший еще в «Четках» (вспомним: «Вылетит птица — моя тоска. / Сядет на ветку и станет петь»). Теперь, однако, горестные утраты воспринимаются как источник вдохновения: «легче стало без любви», «Одной надеждой меньше стало, / Одною песней больше будет». Из пепла сожженного чувства возрождаются стихи. (вернуться)

2. эпиграф из стихотворения И. Анненского «Милая»; впервые в сборнике «Из шести книг» (1940).
Позднему переизданию «Белой стаи» (1940; в период с 1918 по 1923 вышло три издания) Ахматова предпослала эпиграф из И. Анненского: «Горю, и ночью дорога светла». Выразительно-оксюмороничная строка дает ясное представление о целостном звучании сборника. Воистину, здесь горе ведет к свету мудрости, что ясно уже по первому (дающему настрой всему сборнику) стихотворению:
Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
А как стали одно за другим терять... (вернуться)

3. "Думали: нищие мы..." – написано на Троицком мосту по дороге в лазарет, куда Ахматова шла навестить Н. С. Гумилёва. (вернуться)

4. Уединение "Так много камней брошено в меня..." – перекличка со словами Иисуса Христа в новозаветной притче о блуднице: "Кто из вас без греха, первый брось в неё камень" (Ин. 8: 7). (вернуться)

5. Окарина – керамическая флейта, итальянский народный свистковый инструмент. (вернуться)

6. В. С. Срезневская Валерия Сергеевна Срезневская (урожд. Тюльпанова; 1888–1964) – жена психиатра Вяч. Вяч. Срезневского, старшего врача психиатрической лечебницы на Выборгской стороне в Петербурге.
Валерия Сергеевна – «Валя» – гимназическая подруга Ахматовой; познакомились они еще в детстве, в 1896 году, а через несколько лет, когда семья Тюльпановых сняла этаж в одном доме с семьей Горенко (в доме Е. И. Шухардиной, близ вокзала, на улице Широкой), девочки стали подругами: вместе ходили в гимназию; вместе купались, читали книги, катались на коньках и т. д. Через Валю Тюльпанову «Аня Горенко» познакомилась с «Колей Гумилевым».
В. С. Срезневская – автор воспоминаний о Гумилеве и Ахматовой – «Дафнис и Хлоя». См. журнал «Звезда», 1989, № б, а также сб. «Воспоминания». Известно, что А. А. редактировала воспоминания Валерии Сергеевны. Об этом см.: Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М.: Худож. лит., 1989, с. 89.
Ахматова посвятила Валерии Сергеевне два стихотворения: «Вместо мудрости – опытность…» (Бег времени. Белая стая) и «Памяти В. С. Срезневской» (Бег времени. Седьмая книга). (вернуться)

7. Михаил Леонидович Лозинский (1886–1955) – поэт, член «Цеха поэтов», переводчик, редактор переводов, на протяжении четырех с лишним десятилетий – преданный друг Анны Ахматовой. Недаром именно в стихотворении, обращенном к Лозинскому, Ахматова дает свое знаменитое определение дружбы:
…над временами года,
Несокрушима и верна,
Души высокая свобода,
Что дружбою наречена…
– и в своем «Слове о Лозинском» тоже подчеркивает преданность друзьям как главную черту покойного.
В 1912 году Михаил Лозинский посвятил Анне Андреевне стихотворение «Не забывшая» (в 1916-м оно вошло в сборник «Горный ключ»); Ахматова обращала к Лозинскому стихи, начиная с 1913 года по 1940-й: «Не будем пить из одного стакана» (1913; БВ, Четки); «Он длится без конца – янтарный, тяжкий день» (1913; БВ, Четки); «Они летят, они еще в дороге» (1916; БВ, Белая стая); «Надпись на книге» (1940; БВ, Тростник). В.М.Жирмунский полагает также (см. ББП, с. 457), что к Лозинскому, кроме перечисленных, обращены еще два стихотворения Ахматовой 1913 года: «Солнце комнату наполнило» и «Ты пришел меня утешить, милый!» (ББП, с. 72).
До революции М. Л. Лозинский был секретарем журнала «Аполлон» и владельцем издательства «Гиперборей». После революции ведал переводами с итальянского в издательстве «Всемирная литература» как один из членов редакционной коллегии. Начиная с двадцатых годов переводы стали для Михаила Леонидовича главным делом жизни. Он переводил Данте, Бенвенуто Челлини; Лопе де Бега, Тирсо де Молина; Гете, Шиллера; Шекспира, Джона Флетчера, Киплинга; Корнеля, Леконта де Лиля, Мольера, Ромена Роллана. Переводил Лозинский и армянского поэта Саят-Нова и грузинского – Н. Бараташвили; принимал участие в переводе «Шахнаме» Фирдоуси и армянского эпоса «Давид Сасунский».
«…В трудном и благородном искусстве перевода, – пишет Ахматова (см. «Слово о Лозинском»), – Лозинский был для двадцатого века тем же, чем был Жуковский для века девятнадцатого… С Михаилом Леонидовичем Лозинским я познакомилась в 1911 году, когда он пришел на одно из первых заседаний «Цеха поэтов". Тогда же я первый раз услышала прочитанные им стихи».
В начале 1960-х гг. в очерке “Михаил Лозинский” Ахматова писала: “Я горда тем, что на мою долю выпала горькая радость принести и мою лепту памяти этого неповторимого, изумительного человека, который сочетал в себе сказочную выносливость, самое изящное остроумие, благородство и верность дружбе”.
О М. Л. Лозинском см. очерк его внука – Ивана Толстого «Круто к ветру!» (сб. «Ленинградская панорама», Л.: Сов. писатель, 1988, с. 436) и воспоминания Елизаветы Миллер «Михаил Леонидович Лозинский» («Русская мысль», б апреля 1990). (вернуться)

8. Николай Владимирович Недоброво (1882–1919) – русский поэт, критик, литературовед. Творчество Недоброво оказало большое влияние на Анну Ахматову.
В "Белой стае" четыре стихотворения посвящены Недоброво. В первых изданиях посвящения эти не были Ахматовой обозначены: они появились в форме инициалов "Н. В. Н." – только в четвертом, дополненном, издании сборника, вышедшем уже после смерти Недоброво (оно было напечатано в Берлине, но помечено "Петербург, 1923"). Среди этих четырех стихотворений самое раннее ("Целый год ты со мной неразлучен...") было помечено 1914 годом; но в более поздних сборниках ("Из шести книг", 1940; "Стихотворения", 1961; и "Бег времени", 1965) эта дата были почему-то изменена Ахматовой на 1915: "неразлучность" их в самом деле могла начаться в 1914 г., а 1915 год – это уже начало конца их близости.
Другие стихотворения, которые Ахматова снабдила посвящениями Недоброво, относятся к 1915 и 1916 гг. Это "Есть в близости людей заветная черта..." (весна 1915), "Все мне видится Павловск холмистый..." (1915) и "Царскосельская статуя" (осень 1916). Для последнего стихотворения, наиболее из всех безличного, Ахматова в сборнике "Из шести книг" раскрыла инициалы, дав полностью имя Недоброво.
Н.В.Недоброво написал не только статью об Ахматовой, но и создал несколько стихотворений, обращенных к ней. См. сб. «Посвящается Ахматовой», с. 11–13 и «Шестые Тыняновские чтения» (Рига – Москва, 1992), с. 118. Тут же, на с. 82–152 помещены – с предисловием Р. Д. Тименчика – несколько статей, под общим заглавием «Биография и филологическая деятельность Н. В. Недоброво». Работа Ю. С. Сазоновой-Слонимской «Николай Владимирович Недоброво» опубликована Р. Д. Тименчиком и В. Я. Мордерер в книге «Анна Ахматова. «Поэма без героя»» (М.: Изд-во МПИ, 1989).
(вернуться)

9. "Нам свежесть слов и чувства простоту..." – обращено к Н. В. Недоброво. (вернуться)

10. Василий Алексеевич Комаровский (1881–1914) – поэт; с конца девяностых годов жил в Царском Селе; печататься начал в 1912 году; в 1913-м вышла в свет книжка его стихов «Первая пристань», оказавшаяся последней. На этот сборник в следующем году с горячей симпатией (и с упреками по адресу критиков) отозвался Н. Гумилев. Он назвал «Первую пристань» книгой «достижений десятилетней творческой работы несомненного поэта». «Под многими стихотворениями, – писал Гумилев, – стоит подпись «Царское Село», под другими она угадывается….Маленький городок… освященный памятью Пушкина, Жуковского и за последнее время Иннокентия Анненского, захватил поэта, и он нам дал не только специально царскосельский пейзаж, но и царскосельский круг идей».
Характеризуя поэзию Комаровского, Гумилев сопоставляет ее, с одной стороны, с поэзией Иннокентия Анненского, с другой – Анри де Ренье. (См.: Н. Гумилев. Письма о русской поэзии. Пг.: Мысль, 1923, с. 180–181.) (вернуться)

11. Страстная неделя – седьмая и последняя седмица Великого поста, предшествующая Пасхе и следующая за Неделей цветоносной (шестое воскресенье Великого поста), во время которой вспоминается Тайная Вечеря, предание на суд, распятие и погребение Иисуса Христа. По другой интерпретации, представляет собой самостоятельную часть литургического года, следующую за Великим постом, но не являющуюся его частью.
В христианстве все дни Страстной недели носят название «Великих» – Великий понедельник, Великий вторник и т. д., употребляется также эпитет «Страстной». (вернуться)

12. Солеёю молений моих... – "Солеёю молений" своих именует героиня любимый город.
Солея – возвышение перед алтарем, отделенное тремя ступенями от основного пространства храма. На солее молится клир: поет хор, возглашает ектеньи и читает Евангелие дьякон; солея предназначена для Малого и Великого входов священнослужителей во время литургии, в центре солеи, на амвоне, напротив Царских врат, стоит священник, произнося Светильничные и другие молитвы, говоря проповедь; отсюда он причащает народ, благословляет, подает после службы крест. (вернуться)

13. Черных ангелов крылья остры... – чугунные фигуры ангелов на арке, соединяющей здания Сената и Синода, где проходит Галерная улица. (вернуться)

14. Посланья апостолов – часть Нового Завета.
Слова псалмопевца – псалмы царя Давида, часть Ветхого Завета. (вернуться)

15. Песнь Песней – часть Ветхого Завета – Книга царя Соломона, составленная в III веке до н. э. из древних свадебных песен. (вернуться)

16. "Целый год ты со мной неразлучен..." – посвящено Н. В. Недоброво.
Инициалы в посвящениях создавали образ "литературной личности" в ее взаимоотношениях с нерасшифрованными, но реальными современниками. Это относится и к датировкам. Ведь указанием на адресата и "героя" стихотворения для читателя могла быть сама дата под текстом.
Вступая в игру с читателем (в "борьбу" с ним), Ахматова идет на проставление сознательно неверных дат. Стихотворение "Целый год ты со мной неразлучен", написанное в июле 1914 г. в Слепневе, впервые печатается без даты, хотя и с подписью "Слепнево", в 1915 г., но затем в ряде публикаций Ахматова датирует его то "1914", то "1915". (вернуться)

17. "Древний город словно вымер..." – это и два других стихотворения ("И в Киевском храме Премудрости Бога..." и "Справа Днепр, а слева клёны..") условно составляют "киевский" цикл: они написаны летом 1914 года в Киеве, когда Ахматова гостила у своей матери в Дарнице, под Киевом, и обращены к Н. В. Недоброво, с которым она встречалась в Киеве. (вернуться)

18. Над рекой своей Владимир... – памятник киевскому князю Владимиру, введшему на Руси христианство, установлен на берегу Днепра на Владимирской горке. (вернуться)

19. "Все обещало мне его..." – посвящено Борису Васильевичу Анрепу (1883–1967), художнику-живописцу и мозаичисту, близкому другу Ахматовой в 1916 – 1917 годах. Провожая Б. В. Анрепа на фронт в начале 1916 года, Ахматова подарила ему чёрный перстень. В 1965 году, возвращаясь из Англии после церемонии присуждения ей звания почётного доктора литературы Оксфордского университета, Ахматова в Париже встречалась с Б. В. Анрепом. (вернуться)

20. "Как невеста, получаю..." – обращено к Н. В. Недоброво. Написано в туберкулёзном санатории Хю́винкяа, где Ахматова лечилась осенью 1915 года. (вернуться)

22. Побег – Ольга Александровна Кузьмина-Караваева (1889–1987) – в замужестве Оболенская, – двоюродная племянница Н.С. Гумилёва. Её бабушка, Варвара Ивановна Лампе (урожд. Львова), была сестрой матери Н.С. Гумилёва, Анны Ивановны, и совладелицей усадьбы Слепнёво. Кузьминым-Караваевым принадлежало также имение Борисково, расположенное недалеко от Слепнёва. Гумилёвы были дружны с сёстрами Кузьмиными-Караваевыми, Ольгой и Марией, писали в их альбомы.
Стихотворение «Побег» также записано Ахматовой в альбом, о чём свидетельствует П.Н. Лукницкий. (вернуться)

23. Сенат – здание Сената – высшего государственного органа в России до 1917 года, находится на Сенатской площади в Петербурге. (вернуться)

24. "Когда в мрачнейшей из столиц..." – обращено к Б. В. Анрепу. (вернуться)

25. Я только крест с собой взяла, / Тобою данный... – речь идёт о деревянном кресте, подаренном Ахматовой Б. Анрепом (этот крест он нашёл в заброшенной церкви в Карпатах). (вернуться)

26. Песочная бухта – на берегу Чёрного моря, близ Севастополя. (вернуться)

26. Царскосельская статуя – посвящено Н. В. Недоброво.
В 1816 году в Царском селе близ Большого пруда Екатерининского парка был открыт фонтан «Девушка с кувшином». Прекрасная статуя, созданная скульптором П. Соколовым, привлекла внимание художников и литераторов. Грациозная фигурка девушки склонилась в светлой печали над разбитым кувшином, из которого истекает звенящая струя воды.
Скульптура создана по мотивам басни Жана де Лафонтена «Молочница и кувшин с молоком», но наполнена более глубоким содержанием. В басне молочница Перетта несёт в город на продажу кувшин с молоком нечаянно разбивает его. Соколов углубил содержание басни в своей скульптуре. Вместо простой французской крестьянки перед нами совершенная античная девушка в изящной позе, чей печально – задумчивый взор обращён на разбитый черепок.
1 октября 1830 года, в пору Болдинской осени, знаменитый фонтан воспел А.С. Пушкин в стихотворении «Царскосельская статуя».
В стихах, обращённых к Л.И. Микулич, Иннокентий Анненский рисует прекрасный и таинственный образ Царскосельского парка и представляет, что близ Большого пруда, где «нежно веет резедой», сквозь «туман седой» виднеется не «Девушка с кувшином», а "…нимфа с таицкой водой".
В 1920 году Всеволод Рождественский упоминает «Девушку с кувшином» в сонете «Тяжёлым куполом покрыт наш душный храм». С нею сравнивается женщина, плывущая на барке по Неве и грустно смотрящая на воду, "…качая взор по ситцу влаги яркой, /Совсем как девушка, что в Царскосельском парке". (вернуться)

27. "Все мне видится Павловск холмистый..." – посвящено Н. В. Недоброво. (вернуться)

28. Кифаред – статуя Аполлона с кифарой (лирой) в Павловском парке. Общеизвестное название – "Фамира–Кифаред", проясняющее смысл следующей строки:
"Красногрудая птичка сидит" – в античной мифологии мать Фамиры (Фамирида), прозванного за умение за умение прекрасно играть на кифаре Кифаредом, была превращена в птицу за то, что помогла сыну услышать игру музы Эвтерпы. Этот античный сюжет был положен в основу вакхической драмы И. Ф. Анненского "Фамира–Кифаред" и, возможно, заимствован Ахматовой в данном стихотворении. (вернуться)

29. "Вновь подарен мне дремотой..." – обращено к Н. В. Недоброво, с которым осенью 1916 года в Крыму, в Бахчисарае, Ахматова виделась в последний раз. (вернуться)

30. И орла Екатерины... – золочёной фигурой орла был украшен каждый из столбов, установленных по приказу Потёмкина на пути следования Екатерины II в Крым в 1787 году.
В Бахчисарае такой столб находился недалеко от ханского дворца, а в Царском Селе такая фигура орла украшала ворота Екатерининского парка. (вернуться)

31. Майский снег – посвящено Борису Васильевичу Анрепу (1883–1967), художнику-живописцу и мозаичисту, а также художественному критику и поэту. Со времён обучения в 3-й харьковской гимназии он был ближайшим другом Н.В. Недоброво, у которого весной 1915 г. и познакомился с Ахматовой, когда приезжал в отпуск с фронта.
По свидетельству Анны Андреевны, она посвятила Борису Васильевичу 17 стихотворений в сборнике “Белая стая” и 14 — в “Подорожнике”. Среди них – акростих Ахматовой (единственный в ее творчестве):
Бывало, я утра молчу
О том, что сон мне пел.
Румяной розе и лучу
И мне — один удел.
С покатых гор ползут снега,
А я белей, чем снег,
Но сладко снятся берега
Разливных мутных рек.
Еловой рощи свежий шум
Покойнее рассветных дум.
(Песенка, март 1916)
Ему же посвящён диптих 1961 г. из “Чёрных песен”.
С средины двадцатых годов Борис Анреп работал над мраморной мозаикой в вестибюле лондонской Национальной галереи. На медальоне под названием «Сострадание», созданном в 1952 году, запечатлены руины города, по всей вероятности, Ленинграда, на земле лежит женщина с характерной ахматовской челкой, а над ней распростер свои крылья ангел, пытающийся защитить несчастную. Совет друга Н.В. Недоброво – поместить Ахматову в самом значимом месте мозаики – он не забыл. Мозаика "Сострадание" (как и другие медальоны) находится на полу, прямо по центральному входу в Национальную галерею.
Эпиграф из псалма 6 царя Давида (Псалтирь): «Утомлён я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе моё, слезами моими я омочаю постель мою». (вернуться)

32. "Пустых небес прозрачное стекло..." – написано во время пребывания Ахматовой в Новгороде, где она навещала проходившего обучение перед отправкой на фронт Н. С. Гумилёва. (вернуться)

33. Волхов – река, на которой стоит Новгород. (вернуться)

34. Здесь Марфа правила и правил Аракчеев. – Марфа-посадница – правительница Новгорода (XV век).
Аракчеев – создатель военных поселений под Новгородом при Александре I. (вернуться)

35. Июль 1914 – появление стихотворений I и II вызвано началом Первой мировой войны и вступлением в войну России. (вернуться)

36. Белее сводов Смольного собора... – в центральном сооружении ансамбля в стиле барокко, построенном в 1748 – 1764 годы по проекту итальянского архитектора Б. Растрелли, – Смольном соборе, – все внутренние помещения первоначально были окрашены в белый цвет. Такой внутренний декор собора сохранён и в наше время. (вернуться)

37. Архистрати́г Михаил – Арха́нгел Михаи́л, Святой Архангел Михаил – главный архангел, являющийся одним из самых почитаемых Архангелов в таких религиях, как христианство, иудаизм и ислам. В православии его называют Архистратигом, что означает глава святого воинства Ангелов и Архангелов.
Строчки из главы 7 поэмы "Мик: африканская поэма" (конец 1914 – начало 1915) Н.С.Гумилева:
И над могилою Луи
Колени Мик склонил свои
И слышал в небе звездный клик:
«Луи, он счастлив, он в раю.
Там Михаил Архистратиг
Его зачислил в рать свою». (вернуться)

38. "Для того ль тебя носила..." – обращено к младшему брату Ахматовой, Виктору Андреевичу Горенко (1896–1979), которого в семье одно время ошибочно считали погибшим. (вернуться)

39. Анатолия – азиатская часть Турции. (вернуться)

40. Малахов курган – возвышенная местность близ Севастополя, где в 1854 – 1855 годах проходили главные сражения за оборону города во время Крымской войны. (вернуться)

41. Буду тихо на погосте – возможно, имеется в виду кладбище в Градницах, в семи километрах от Слепнёва. Летом 1915 г. у Ахматовой было резкое обострение туберкулёза, вынудившее её провести курс лечения в санатории близ Хельсинки.
Обращено к сыну, Льву Николаевичу Гумилёву (1912—1992), который жил весной 1915 г. в Царском Селе в доме своей бабушки, А.И. Гумилёвой. По мнению М.М. Кралина, в стихотворении прослеживаются реалии окрестностей Слепнёва — путь ребёнка «через речку и по горке», — т.е. через речку Каменку, отделявшую Слепнёво от села Градницы, где находится погост и семейные могилы Львовых. (вернуться)

42. "Высокомерьем дух твой помрачен..." – обращено к Б. В. Анрепу, готовившемуся к отъезду в Англию. (вернуться)

43. Капелька новогородской крови – мать Ахматовой Инна Эразмовна Стогова (1852 – 1930) происходила из старинного рода новгородских бояр Стоговых. (вернуться)

44. ...от Ионы... – Киевский Свято-Троицкий мужской монастырь (Ионинский).
Колокольни лаврские вдали. – колокольни Киево-Печерской лавры. (вернуться)

45. "Будем вместе, милый, вместе..." – обращено к Н. С. Гумилёву. (вернуться)

46. Где венчались мы – не помним... – венчание Ахматовой и Гумилёва состоялось в Николаевской церкви села Никольская Слободка, недалеко от Киева, 25 апреля (8 мая) 1910 года. (вернуться)

47. Памяти 19 июля 1914 – 19 июля (1 августа) 1914 г. Германия объявила войну России. Началась Первая мировая война (28 июля 1914 – 11 ноября 1918).
Н.С.Гумилев вступил добровольцем в действующую армию и был направлен вместе с другими на обучение кавалерийской службе в Новгород.
Мы на сто лет состарились... – Ахматова неоднократно указывала, что ХХ век наступил с началом Первой мировой войны, – "календарные даты значения не имеют...". (вернуться)

48. "Перед весной бывают дни такие..." – в первом издании "Белой стаи" с посвящением знакомой Ахматовой, жене писателя Г. И. Чулкова Надежде Григорьевне Чулковой (1874 – 1961). Однако, по словам Ахматовой, стихотворение "относится, несмотря на посвящение", к Б. В. Анрепу. (вернуться)

49. Благове́щение Пресвятой Богородицы – евангельское событие и посвящённый ему христианский праздник; возвещение архангелом Гавриилом Деве Марии о будущем рождении по плоти от неё Иисуса Христа.
В православии принадлежит к числу двунадесятых праздников. (вернуться)

50. Риза – парчовое, тканное золотом или серебром верхнее одеяние без рукавов для священнослужителей. (вернуться)

51. Царицын сад – Екатерининский парк в Царском Селе.
Затейливый белый дворец – возможно, Эрмитаж, двухэтажное здание в стиле барокко в нижней части Екатерининского парка. (вернуться)

52. ...у красных ворот... – вероятно, два здания из красного кирпича ("Красная пекарня"), соединённые аркой и служащие входом в нижнюю часть Екатерининского парка.
Красная пекарня расположена недалеко от Леонтьевской улицы, где находилась Мариинская царскосельская гимназия, в которой училась Ахматова. (вернуться)

53. На озере есть островок... – в центре озера, недалеко от Екатерининского дворца, есть небольшой островок, на котором построен павильон "Концертный зал". (вернуться)

54. Духов день – понедельник после Троицы. 51-й день после Пасхи, знаменует сошествие Святого Духа. В 1916 году был 24 мая ст. ст. (вернуться)

55. "Я знаю, ты моя награда..." – обращено к Б. В. Анрепу. (вернуться)

56. Милому – обращено к Н. В. Недоброво. (вернуться)

57. Будки и казармы у дворца / Надо льдом китайский желтый мост. – реалии Екатерининского дворца и парка в Царском Селе. (вернуться)

58. Судьба ли так моя переменилась… – посвящено Юнии Павловне фон Анреп, урожд. Хитрово (1882?-1973), первой жене Б. В. Анрепа, которую Ахматова посетила в 1916 г. на ее даче в Бельбеке под Севастополем.
Анреп женился на Юнии Хитрово, девушке из аристократической семьи, в 1908 г. в Ницце. Брак был заключен по требования семей жениха и невесты, так как она была «скомпрометирована» Борисом Анрепом. Молодая жена была благосклонно принята в английских и французских салонах — Вирджинии Вульф, Оттолин Моррел. В 1911 г у Анрепа начался роман с певицей Элен Мейтленд (1885—1965). Она жила в семье Анрепов в их парижском доме; в 1914 г. у Анрепа и Элен родился сын. Юния Анреп вернулась в Россию (1914 г., накануне Первой мировой войны). Второй брак Анрепа с Элен Мейтленд продолжался до 1925 г., не прерываясь из-за многочисленных увлечений мужа. Одним из таких увлечений, по-видимому, было для него знакомство с Анной Ахматовой в 1915—1917 гг. Параллельно он увлекался многими другими молодыми женщинами; одна из них — сестра жены его брата Глеба Мария Волкова, стала его спутницей во время отъезда в Англию из России в апреле 1917 г. Их роман начался на корабле, и когда они приехали в Лондон, Анреп предложил Марии поселиться в его семейном доме. Как и Юния, Элен Анреп несколько лет мирилась с необходимостью жизни втроем. В изображении знавших Анрепа в эти годы англичан и французов это был великан с неукротимой жизненной силой, чувственный и темпераментный, склонный к опасностям войны как к развлечению. (Казнина О. А. Русские в Англии. С. 231). (вернуться)

59. "Как белый камень в глубине колодца..." – обращено к Б. В. Анрепу. (вернуться)