М.Волошин. «Рождение стиха»

В душе моей мрак грозовой и пахучий...
Там вьются зарницы, как синие птицы...
Горят освещённые окна...
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна...
О, запах цветов, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучьи...
И сразу всё стало светло и велико...
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюблённом созвучьи.
Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой...
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.

Максимилиан Волошин – поэт интеллектуально-чувственный. Его образы глубоки и сильны, изумительно ярки, и стихотворение «Рождение стиха» – чудесное тому подтверждение.

Стихотворение посвящено Константину Дмитриевичу Бальмонту (1867–1942), русскому поэту-символисту, многие стихи которого индивидуалистичны, порой излишне вычурны.

Учитывая это, Максимилиан Волошин своё стихотворение, посвящённое Бальмонту, усиленно расцветил яркими образами. Но от этого произведение не потеряло достоинств волошинской поэзии, не утратило его чувственной манеры с интеллектуальным началом.

О чём это стихотворение?

О рождении стиха. Это видно даже из названия... О появлении первых поэтических строк... образов...

В душе моей мрак грозовой и пахучий...

Темно. Но как прекрасна эта темень! Мрак неизвестного. Мрак ожидания. В слове “грозовой” уже появился тревожный аромат, его дополнительно усилило слово “пахучий”.

Ещё до своей материализации образы витают в воздухе: как “мрак грозовой и пахучий”. Сразу представляешь себе состояние природы перед грозой. Дождя ещё нет, но все знают: будет ливень, так как в воздухе уже витает что-то “грозовое” и “пахучее”.

“Мрак” – это незнание поэта, каким будет его стихотворение. “Грозовое” и “пахучее” – это предчувствие рождения произведения, предвосхищение вдохновения.

Там вьются зарницы, как синие птицы...

Зарница – это отдельная вспышка на небосклоне, отблеск молнии дальней грозы. Перед рождением стиха таких зарниц много, они снуют, “как синие птицы...” Образы вспыхивают, сменяя друг друга.

Горят освещённые окна...

На свет в ночи идёт путник, свет в окне – символ надежды, может быть, надежды на встречу (в данном случае со Словом).

И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна...

Слова начинают выстраиваться в строки, которые нижутся одна за другой на остов темы. В данном случае – «Рождение стиха».

О, запах цветов, доходящий до крика!

Вот то, что отличает истинную поэзию! Совместимо несовместимое: запах, доходящий до крика! Если мы этому верим, то видим и запах, и крик, а значит, чувствуем музыку поэзии.

Вот молния в белом излучьи...

Излучина – крутой поворот. Из подсознания ещё не рождённое стихотворение переходит в сознание поэта ярко, как молния.

И сразу всё стало светло и велико...
Как ночь лучезарна!

Стало понятно, о чём будет стихотворение, к чему идёт и к чему придёт поэт. Впервые читая это стихотворение и дойдя до слова “велико”, я вздрогнула оттого, что вспомнила свою собственную фразу, которая когда-то остановила полёт моих рифм и замерла на строке: “Всё забываешь у подножья строк”. Пришедшая строка сразила меня тогда своей прозрачной очевидностью. Это же я испытала от строки М.Волошина.

Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюблённом созвучьи...

Это о рифмах. В стихотворении конечные слова строк обычно рифмуются попарно. Иногда рифма приходит не сразу, слова танцуют, выбирая себе пару.

Рифма – это созвучье слов. У Волошина не просто созвучье, а “влюблённое созвучье”, потому что его рифма необычная. У него рифмуются слова через две, три, четыре строки. Вот она, идеальная рифма Волошина: волокна–окна, оробелой–белый. Именно влюблённое созвучье. Ритм стихотворения, его звуки, особенно рифмующиеся, сливаются в гармонию, что и определяет музыкальность стихотворения.

Из недра сознанья, со дна лабиринта...
Из подсознания к сознанию.
Теснятся виденья толпой оробелой...

Теснятся толпой оробелой – совместимо несовместимое! Ещё не образы, а только виденья. Видений много – толпа, но они не спешат все сразу показываться “из недра сознанья, со дна лабиринта”, поэтому теснятся “толпой оробелой”. Осторожно, тихо, но торжественно, словно поднимается солнце, или аккуратно, нежно, почти незаметно:

...стих расцветает цветком гиацинта.

Вот он, гиацинт – чудо природы! В нём скрыта необычайная поэзия. Вот стих и его запах – “холодный, душистый”. Вернёмся к первой строке.

В душе моей мрак грозовой и пахучий...

От еле уловимого тревожащего запаха грозы перекинулся ассоциативный мостик к душистому гиацинту. Вот он, “...запах цветов, доходящий до крика!”

Но стих холодный... почему именно холодный?

Да потому, что из души выплывает нечто, материализующееся сознанием в строку, четверостишье, стихотворение, то есть из “эмоцио” в “рацио”, потому и холодный.

Я отношу слово “холодный” не только к новорождённому стихотворению, но и к запаху гиацинта, и к его цвету – “белый”, и к логике стихотворения. Хотя мы и говорим, что поэзия – это область эмоциональная, но стих особенно хорош, когда в нём органично соединены “эмоцио” и “рацио”, как в стихотворениях М.Волошина.

Последние две строки с грандиозным нарастанием звучания (от первой строки ко второй, от “и-и-а-и-а-э-и-о-и-а-и-а” к “а-о-ы-у-ы-ы-и-э-ы”), как грандиозные в своей восхитительности музыкальные аккорды, завершают стихотворение:

И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый.

Истинный ценитель красоты – не разум, а сердце, и я, как поэт, не вижу тавтологии, избыточной информации в сочетаниях слов: “...тянутся длинны, протяжно-певучи”, “теснятся толпой”, “расцветают цветком”, – что не допустила бы как прозаик. В стихотворении всё на месте, потому что это прекрасно. Так видит сердце.

Поэт, написавший стихотворение, – первый, кто наслаждается тем, что только что вышло из-под пера и так похоже на цветок гиацинта.

Память воскрешает, как на одном из литературных семинаров начинающий поэт патетически и безапелляционно заявил, что ему надоели стихи о стихах: “Разве нет больше тем?” Не знаю, не знаю... В любом поэтическом сборнике я почему-то в первую очередь ищу именно их. Ведь даже для самого поэта процесс собственного творчества остаётся загадкой. А всё неизвестное влечёт к себе с необоримой силой.