***

Не хмурься, критик, не отринь сонета![2]
Он ключ, которым сердце открывал
Свое Шекспир; Петрарка врачевал
Печаль, когда звенела лютня эта;

У Тассо часто флейтой он взывал;
Им скорбь Камоэнса была согрета;
Он в кипарисовый венок поэта,
Которым Дант чело короновал,

Вплетен, как мирт; он, как светляк бессонный,
Вел Спенсера на трудный перевал,
Из царства фей, дорогой потаенной;
Трубой в руках у Мильтона он стал,

Чье медногласье душу возвышало;
Увы, труба звучала слишком мало!

1927

СОЧИНЕНО МАЙСКИМ УТРОМ, 1838

Лишь начинают жить ягнята эти.
Пока природа восхищает их.
Ягнята ждут лишь радостей земных,
Их сторонится грусть, а сами дети

Бегут от темных кущ, лежат при свете
Златого солнца возле мам своих
Иль скачут вместе с тенью за двоих,
Меняя ее форму в пируэте.

А как летят по травам, где чисты
Висят росинки, где цветы в тумане!
Как по зеленой носятся поляне!

Что ж нам-то мало Божьей доброты?
Что ж средь его даров и обещаний
Все новой ищем сладкой суеты?

***

Ты все молчишь! Как быстро отцвела
Твоя любовь, не выдержав дыханья
Разлуки, растоптав воспоминанья,
Отвергла долг и дар свой отняла.

Но в горький плен мой разум ты взяла,
Тебе служить – иного нет желанья!
И хоть сожгла ты прошлое дотла,
Душа, как нищий, просит подаянья.

Ответь! – Пусть сердце, пылкое тогда,
Когда мы страстным предавались негам,
Пустым, холодным стало навсегда, –

Гнездо в лесу, засыпанное снегом,
В глухом лесу, где замер каждый звук.
Ответь, молю, не дли жестоких мук!

***

На мощных крыльях уносясь в зенит,[4]
Пируя на заоблачных вершинах,
Поэзия с высот своих орлиных
Порой на землю взоры устремит –

И, в дол слетев, задумчиво следит,
Как манят пчел цветы на луговинах,
Как птаха прыгает на ножках длинных
И паучок по ниточке скользит.

Ужель тогда ее восторг священный
Беднее смыслом? Или меньше в нем
Глубинной мудрости? О дерзновенный!

Когда ты смог помыслить о таком,
Покайся, принося ей дар смиренный,
И на колени встань пред алтарем.

НАПИСАННОЕ НА МОРСКОМ ПОБЕРЕЖЬЕ БЛИЗ КАЛЕ, АВГУСТ 1802 [5]

Вечерняя звезда земли моей!
Ты как бы в лоне Англии родном
Покоишься в блистании огней,
В закатном упоении своем.

Ты стать могла бы светочем, гербом
Для всех народов до скончанья дней.
Веселым блеском, свежестью лучей
Играла бы на знамени святом.

Об Англии, простертой под тобой,
Я думаю со страхом и мольбой,
Исполненный мучительных тревог.

В единстве жизни, славы и судьбы
Вы неразрывны – да хранит вас Бог
Среди пустой, нелюбящей толпы.

***

Признаться, я не очень-то охоч[6]
До тихих радостей молвы скандальной:
Судить соседей с высоты моральной
Да воду в ступе без толку толочь,

Внимать речам про чью-то мать – иль дочь
Невзрачную – весь этот вздор банальный
Стирается с меня, как в зале бальной
Разметка мелом в праздничную ночь.

Не лучше ль, вместо словоговоренья,
С безмолвным другом иль наедине
Сидеть, забыв стремленья и волненья? –

Сидеть и слушать в долгой тишине,
Как чайник запевает на огне
И вспыхивают в очаге поленья?