Стихи С. А. Есенина о родном доме и близких людях

Есенин Сергей Александрович
(1895–1925)

            Стихи о родном доме и близких людях[1]  


***
Я покинул родимый дом,[2]
Голубую оставил Русь.
В три звезды березняк над прудом
Теплит матери старой грусть.

Золотою лягушкой луна
Распласталась на тихой воде.
Словно яблонный цвет, седина
У отца пролилась в бороде.

Я не скоро, не скоро вернусь.
Долго петь и звенеть пурге.
Стережет голубую Русь
Старый клен на одной ноге,

И я знаю, есть радость в нем
Тем, кто листьев целует дождь,
Оттого что тот старый клен
Головой на меня похож.
1918


ПИСЬМО МАТЕРИ[3]

Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.[4]

И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.

Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.

Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.

Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось,—
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
1924





ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ[5]

Я посетил родимые места,
Ту сельщину,
Где жил мальчишкой,
Где каланчой с березовою вышкой
Взметнулась колокольня без креста.

Как много изменилось там,
В их бедном, неприглядном быте.
Какое множество открытий
За мною следовало по пятам.

Отцовский дом
Не мог я распознать:
Приметный клен уж под окном не машет,
И на крылечке не сидит уж мать,
Кормя цыплят крупитчатою кашей.

Стара, должно быть, стала…
Да, стара.
Я с грустью озираюсь на окрестность:
Какая незнакомая мне местность!
Одна, как прежняя, белеется гора,
Да у горы
Высокий серый камень.

Здесь кладбище!
Подгнившие кресты,
Как будто в рукопашной мертвецы,
Застыли с распростертыми руками.
По тропке, опершись на подожок,
Идет старик, сметая пыль с бурьяна.
«Прохожий!
Укажи, дружок,
Где тут живет Есенина Татьяна?»[6]

«Татьяна… Гм…
Да вон за той избой.
А ты ей что?
Сродни?
Аль, может, сын пропащий?»

«Да, сын.
Но что, старик, с тобой?
Скажи мне,
Отчего ты так глядишь скорбяще?»

«Добро, мой внук,
Добро, что не узнал ты деда!..»[7]
«Ах, дедушка, ужели это ты?»
И полилась печальная беседа
Слезами теплыми на пыльные цветы.
................
«Тебе, пожалуй, скоро будет тридцать…
А мне уж девяносто…
Скоро в гроб.
Давно пора бы было воротиться».
Он говорит, а сам все морщит лоб.
«Да!.. Время!..
Ты не коммунист?»
«Нет!..»
«А сестры стали комсомолки.[8]
Такая гадость! Просто удавись!
Вчера иконы выбросили с полки,
На церкви комиссар снял крест.
Теперь и Богу негде помолиться.
Уж я хожу украдкой нынче в лес,
Молюсь осинам…
Может, пригодится…

Пойдем домой —
Ты все увидишь сам».
И мы идем, топча межой кукольни.[9]
Я улыбаюсь пашням и лесам,
А дед с тоской глядит на колокольню.
................
................
«Здорово, мать! Здорово!» —
И я опять тяну к глазам платок.
Тут разрыдаться может и корова,
Глядя на этот бедный уголок.

На стенке календарный Ленин.
Здесь жизнь сестер,
Сестер, а не моя, —
Но все ж готов упасть я на колени,
Увидев вас, любимые края.

Пришли соседи…
Женщина с ребенком.
Уже никто меня не узнает.
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.[10]

Ах, милый край!
Не тот ты стал,
Не тот.
Да уж и я, конечно, стал не прежний.
Чем мать и дед грустней и безнадежней,
Тем веселей сестры смеется рот.

Конечно, мне и Ленин не икона,
Я знаю мир…
Люблю мою семью…
Но отчего-то все-таки с поклоном
Сажусь на деревянную скамью.

«Ну, говори, сестра!»

И вот сестра разводит,
Раскрыв, как Библию, пузатый «Капитал»,
О Марксе,
Энгельсе…
Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал.

И мне смешно,
Как шустрая девчонка
Меня во всем за шиворот берет…
................
................
По-байроновски наша собачонка
Меня встречала с лаем у ворот.
1924




Низкий дом с голубыми ставнями...[11]

* * *
Низкий дом с голубыми ставнями,
Н е забыть мне тебя никогда,—
Слишком были такими недавними
Отзвучавшие в сумрак года.

До сегодня еще мне снится
Наше поле, луга и лес,
Принакрытые сереньким ситцем
Этих северных бедных небес.

Восхищаться уж я не умею
И пропасть не хотел бы в глуши,
Н о, наверно, навеки имею
Нежность грустную русской души.

Полюбил я седых журавлей
С их курлыканьем в тощие дали,
Потому что в просторах полей
Они сытных хлебов не видали.

Только видели березь да цветь,
Да ракитник кривой и безлистый,
Да разбойные слышали свисты,
От которых легко умереть.

Как бы я и хотел не любить,
Все равно не могу научиться,
И под этим дешевеньким ситцем
Т ы мила мне, родимая выть.

Потому так и днями недавними
Уж не юные веют года.
Низкий дом с голубыми ставнями,
Не забыть мне тебя никогда.
1924


ПИСЬМО ОТ МАТЕРИ[12]

Чего же мне
Еще теперь придумать,
О чем теперь
Еще мне написать?
Передо мной
На столике угрюмом
Лежит письмо,
Что мне прислала мать.

Она мне пишет:
«Если можешь ты,
То приезжай, голубчик,
К нам на святки.
Купи мне шаль,
Отцу купи порты,
У нас в дому
Большие недостатки.

Мне страх не нравится,
Что ты поэт,
Что ты сдружился
С славою плохою.
Гораздо лучше б
С малых лет
Ходил ты в поле за сохою.

Стара я стала
И совсем плоха,
Но если б дома
Был ты изначала,
То у меня
Была б теперь сноха
И на ноге
Внучонка я качала.

Но ты детей
По свету растерял,
Свою жену
Легко отдал другому,
И без семьи, без дружбы,
Без причал
Ты с головой
Ушел в кабацкий омут.

Любимый сын мой,
Что с тобой?
Ты был так кроток,
Был так смиренен.
И говорил все наперебой:
Какой счастливый
Александр Есенин![13]

В тебе надежды наши
Не сбылись,
И на душе
С того больней и горше,
Что у отца
Была напрасной мысль,
Чтоб за стихи
Ты денег брал побольше.

Хоть сколько б ты
Ни брал,
Ты не пошлешь их в дом,
И потому так горько
Речи льются,
Что знаю я
На опыте твоем:
Поэтам деньги не даются.

Мне страх не нравится,
Что ты поэт,
Что ты сдружился
С славою плохою.
Гораздо лучше б
С малых лет
Ходил ты в поле за сохою.

Теперь сплошная грусть,
Живем мы, как во тьме.
У нас нет лошади.
Но если б был ты в доме,
То было б все,
И при твоем уме —
Пост председателя
В волисполкоме.

Тогда б жилось смелей,
Никто б нас не тянул,
И ты б не знал
Ненужную усталость,
Я б заставляла
Прясть
Твою жену,
А ты, как сын,
Покоил нашу старость».

. . . . . . . . . . . . . .

Я комкаю письмо,
Я погружаюсь в жуть.
Ужель нет выхода
В моем пути заветном?
Но все, что думаю,
Я после расскажу.
Я расскажу
В письме ответном...
1924


ПИСЬМО К СЕСТРЕ[14]

О Дельвиге писал наш Александр,[15]
О черепе выласкивал он
Строки.
Такой прекрасный и такой далекий,
Но все же близкий,
Как цветущий сад!

Привет, сестра!
Привет, привет!
Крестьянин я иль не крестьянин?!
Ну как теперь ухаживает дед
За вишнями у нас, в Рязани?

Ах, эти вишни!
Ты их не забыла?
И сколько было у отца хлопот,
Чтоб наша тощая
И рыжая кобыла
Выдергивала плугом корнеплод.

Отцу картофель нужен.
Нам был нужен сад.
И сад губили,
Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко... Семь...
Иль восемь лет назад.

Я помню праздник,
Звонкий праздник мая.
Цвела черемуха,
Цвела сирень.
И, каждую березку обнимая,
Я был пьяней,
Чем синий день.

Березки!
Девушки-березки!
Их не любить лишь может тот,
Кто даже в ласковом подростке
Предугадать не может плод.

Сестра! Сестра!
Друзей так в жизни мало!
Как и на всех,
На мне лежит печать...
Коль сердце нежное твое
Устало,
Заставь его забыть и замолчать.

Ты Сашу знаешь.
Саша был хороший.
И Лермонтов
Был Саше по плечу.
Но болен я...
Сиреневой порошей
Теперь лишь только
Душу излечу.

Мне жаль тебя.
Останешься одна,
А я готов дойти
Хоть до дуэли.
«Блажен, кто не допил до дна»[16]
И не дослушал глас свирели.

Но сад наш!..
Сад...
Ведь и по нем весной
Пройдут твои
Заласканные дети.
О!
Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили...

Чудаки на свете.
1925

Я красивых таких не видел...[17]

* * *
Сестре Шуре

Я красивых таких не видел,
Только, знаешь, в душе затаю
Не в плохой, а в хорошей обиде —
Повторяешь ты юность мою.

Ты мое васильковое слово,
Я навеки люблю тебя.
Как живет теперь наша корова,
Грусть соломенную теребя?

Запоешь ты, а мне любимо,
Исцеляй меня детским сном.
Отгорела ли наша рябина,
Осыпаясь под белым окном?

Что поет теперь мать за куделью?
Я навеки покинул село,
Только знаю — багряной метелью
Нам листвы на крыльцо намело.

Знаю то, что о нас с тобой вместе
Вместо ласки и вместо слез
У ворот, как о сгибшей невесте,
Тихо воет покинутый пес.

Но и все ж возвращаться не надо,
Потому и достался не в срок,
Как любовь, как печаль и отрада,
Твой красивый рязанский платок.
13 сентября 1925

С.А.Есенин. Ленинград.
Фото М. С. Наппельбаума, 1924
 
 
 
Источник: Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 т. — М.: Наука; Голос, 1995—2002.

1. Стихи С. А. Есенина о родном доме – часть стихотворений входила в один из неизданных сборников – «Рябиновый костёр», над которым Есенин работал с осени 1924 г.
Этот сборник поэт задумал во время пребывания в Баку. «Составил Вам список для составления книги,– писал он Г.А.Бениславской 20 октября 1924 г.– Продайте ее в таком порядке под названием "Рябиновый костер", куда можно». В сборник Есенин намечал включить:
«1. Больничное <„Годы молодые с забубенной славой...“> .
2. Письмо матери.
3. „Я усталым таким еще не был...“.
4. Возвращение на родину.
5. Памяти Ширяевца <„Мы теперь уходим понемногу...“> .
6. „Этой грусти теперь не рассыпать...“.
7. „Низкий дом с голубыми ставнями...“.
8. Сукин сын.
9. Русь советская.
10. Пушкину.
11. „Отговорила роща золотая...“.
12. На Кавказе.
13. Стансы» (машинописная копия с пометами Г.А.Бениславской).
Позже Есенин варьировал название сборника, просил Г.А.Бениславскую дополнить состав (ее пометы, связанные с этим, есть на списке), но мысль об издании не оставлял. 20 июня 1925 года Есенин подписал договор с Госиздатом на его выпуск. Поскольку через десять дней был заключен договор на Собр. ст., договор на «Рябиновый костер» был расторгнут.
Сборник не вышел, но рукопись его была подготовлена. Видимо, начала ее готовить Г.А.Бениславская зимой 1924/25 гг., когда поэт был на Кавказе. По возвращении в Москву Есенин просмотрел рукопись, внес в нее поправки. Из этой рукописи перешли в наб. экз. тексты стихотворений «Письмо матери», «Я усталым таким еще не был...», «Этой грусти теперь не рассыпать...», «Низкий дом с голубыми ставнями...», «Сукин сын», «Пушкину», «Отговорила роща золотая...». (вернуться)

2. «Я покинул родимый дом...» – впервые напечатано: газета «Борьба», Харьков, 1920, 29 февраля, № 57. Далее: сб. «Конница бурь. Второй сборник имажинистов», М. 1920, с. 9; Рус. (вырезка из сб. «Конница бурь»).
Датируется по помете в наб. экз. 1918 г. (вернуться)

3. Письмо матери – впервые напечатано: Кр. новь, 1924, № 3, апрель-май, с. 132; Ст.24.
По сообщению Г.А.Бениславской, стихотворение было написано вскоре после выхода Есенина из Кремлевской больницы, т.е. после 16 марта 1924 г. Датируется с учетом этого свидетельства.
Высоко оценил стихотворение И.Н.Розанов: «...в книжке Есенина нам попадаются такие стихи, которые способны, как уверяли нас многие читатели, тронуть до слез. Так умели трогать Пушкин, Некрасов, Блок. Вот есенинское «Письмо матери», которое приводим целиком... По некоторым выражениям и по сердечности тона стихотворение это напоминает пушкинское послание к няне „Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя“. После грома, шума, а подчас и буффонады Маяковского, после словесных хитросплетений и умствований некоторых других наших поэтов читателю можно отдохнуть хотя бы на время на этих строчках крестьянского поэта, проникнутых истинной интимностью» (журн. «Народный учитель», М., 1925, № 2, февраль, с. 112). (вернуться)

4. Шушун – женская верхняя короткополая одежда или кофта. Была распространена в северорусских и отчасти среднерусских областях Российской империи. Шилась из сукна, холста и других материалов с перехватом в талии, иногда на сборах сзади.
Год написания стихотворения – 1924-й. К этому времени шушун имел все основания быть ветхим и считаться старомодным. А когда-то носился повсеместно. (вернуться)

5. Возвращение на Родину – впервые напечатано: Кр. новь, 1924, № 4, июнь-июль, с. 125–127; Ст24.
Датируется в соответствии с пометой на автографе РГАЛИ: «1.VI.24».
В конце мая 1924 г. Есенин (впервые после своего зарубежного путешествия) провел несколько дней в родном селе. «Возвращение на родину» отразило свежие впечатления от этой поездки.
Вскоре после написания поэмы Есенин не раз читал ее в кругу друзей: об этом вспоминали И.В.Грузинов (Восп., 1, 357) и В.И.Эрлих (Восп., 2, 323).
В.А.Мануйлов, слушавший «Возвращение на родину» в клубе имени Сабира (Баку), где Есенин выступал 3 октября 1924 года, так описывал свои впечатления: «Особенно запомнилось со всеми характерными есенинскими интонациями чтение стихотворений „Возвращение на родину“ и „Русь советская“. Но как графически передать его лукавую иронию, а может быть, и чуть-чуть пренебрежительную насмешку, иногда даже озорство, звучавшие в едва уловимых модуляциях его голоса? Все это будто сейчас звучит в слуховой памяти <приведен фрагмент от строки „Ах, милый край!“ по строку „Я этих книг, конечно, не читал“ с написанием слова „конечно“ как „ка-нешно“, слова „разводит“ как „разво-о-одит“ и слова „Энгельсе“ как „Енгельсе“>. В зависимости от настроения и обстоятельств одни и те же стихи Есенин читал по-разному. В клубе Сабира в концовке „Возвращения на родину“ не столько чувствовалось сожаление, сколько поддразнивание, подзадоривание некоторых требовательных критиков, сидевших в первых рядах» (Восп., 2, 180–181). (вернуться)

6. Есенина Татьяна – мать поэта Татьяна Федоровна Есенина (1875–1955). (вернуться)

7. Дед – Федор Андреевич Титов (1845–1927), дед поэта по матери. (вернуться)

8. Сестры – Екатерина Александровна Есенина (1905–1977) и Александра Александровна Есенина (1911–1981). (вернуться)

9. Кукольня (кукольник) – куколь, сорное растение в посевах злаковых культур. (вернуться)

10. По-байроновски наша собачонка / / Меня встречала с лаем у ворот. – казалось бы, конкретный литературный источник обозначен здесь самим автором (см. текст между 13-й и 14-й строфами «Песни первой» поэмы Д.Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда» — Байрон Д.Г. Соч. В 3-х тт. М., 1974, т. 1, с. 151).
Однако, обратив внимание на особенности есенинского цитирования Байрона, Н.С.Ашукин (очерк «Песни-стихи», 1926) резонно указал на более близкую параллель: «...песня „Последний день красы моей“ является сильно искаженной переделкой стихотворения И.Козлова „Добрая ночь“, в свою очередь являющегося вольным переводом отрывка из „Чайльд-Гарольда“ Байрона („Проснется день, его краса утешит божий свет“). Интересно отметить, что, вероятно, отзвук строфы этого стихотворения-песни:
Отцовский дом покинул я;
Травой он зарастет —
Собачка верная моя
Залает у ворот...
является строками стихотворения С.Есенина „Возвращение на родину“ <следует цитата>» (Кр. нива, 1926, № 35, 29 августа, с. 19). (вернуться)

11. «Низкий дом с голубыми ставнями...» – впервые напечатано: Журн. «Русский современник», Л .– М., 1924, № 3, с. 75.
Датируется по первой публикации. (вернуться)

12. Письмо от матери – впервые напечатано: 3. Вост., 1924, 7 декабря, № 747.
Датируется по Собр. ст., 2, где помечено 1924 г.
15 декабря 1924 года Г.А.Бениславская писала Есенину: «На днях был у меня Вардин. < ...> Показывал Ваше: „Письмо от матери“ и „Ответ“. Правда, я как следует не прочла, но, кажется, хорошо очень» (Письма, 258). (вернуться)

13. Есенин Александр Никитич (Никитович; 1873 – 1931) – отец поэта.
Его письма сыну см.: Письма, 212–213, 294 – 296, 302. (вернуться)

14. Письмо к сестре – впервые напечатано: Бак. раб., 1925, 10 мая, № 102.
Датируется по первой публикации.
Адресатом стихотворения является Екатерина Александровна Есенина (1905–1977), сестра поэта. Она, в частности, вспоминала:
«У нас <в Константинове> по всему участку росли ползучие вишни, которые доставляли много хлопот нашим родителям: им нужна земля под картошку. Нам, детям, много огорчений приносила вырубка сада и вспахивание его сохой или плугом... Но цепкие растения с каждым годом ползли все дальше и дальше, упорно отвоевывая себе право на жизнь. Стоявший на огороде амбар кругом зарос вишневыми кустами, а за ним была уже целая вишневая роща, сквозь которую трудно было пробраться.
Непередаваемо хороши были эти сады, когда они цвели. Бывало, выйдешь из дому в сумерки или ранним утром — все бело на розовом фоне заката или утренней зари. Тишина. Залюбуешься этой красотой и забудешь о всех житейских невзгодах и заботах» (Восп., 1, 91). (вернуться)

15. О Дельвиге писал наш Александр... – речь идет о стихотворении А.С.Пушкина «Послание Дельвигу» («Прими сей череп, Дельвиг, он...», 1827). (вернуться)

16. Блажен, кто не допил до дна. – парафраза строк восьмой главы романа Пушкина «Евгений Онегин»: «Блажен, кто праздник жизни рано / / Оставил, не допив до дна / / Бокала полного вина..» (строфа LI). (вернуться)

17. «Я красивых таких не видел...» – впервые напечатано: Кр. нива, 1925, № 42, 11 октября, с. 1001.
В РГАЛИ – список стихотворения с пометой: «Запись С.А.Толстой под диктовку Есенина с его собственноручной правкой». На списках С.А.Толстой-Есениной проставлена дата: «13.IX.1925». Датируется по этому списку.
Шура – Александра Александровна Есенина, младшая сестра поэта (1911–1981).
Осенью 1924 г. она переехала из Константинова в Москву, чтобы продолжить учебу в школе. Об обстоятельствах, связанных с возникновением этого стихотворения, она вспоминала: «В один из сентябрьских дней Сергей предложил Соне <С.А.Толстой-Есениной> и мне покататься на извозчике. День был теплый, тихий... Когда мы доехали до Театральной площади, Сергей предложил зайти пообедать. И вот я первый раз в ресторане. Швейцары, ковры, зеркала, сверкающие люстры — все это поразило и ошеломило меня. Я увидела себя в огромном зеркале и оторопела: показалась такой маленькой, неуклюжей, одета по-деревенски и покрыта красивым, но деревенским платком. Но со мной Соня и Сергей. Они ведут себя просто и свободно. И, уцепившись за них, я шагаю к столику у колонны. Видя мое смущение, Сергей все время улыбался, и, чтобы окончательно смутить меня, он проговорил: „Смотри, какая ты красивая, как все на тебя смотрят...“... А на следующий день Сергей написал и посвятил мне стихи: „Ах, как много на свете кошек, нам с тобой их не счесть никогда...“ и „Я красивых таких не видел...“» (Восп., 1, 119–120). (вернуться)

 
Фото датируется по автографу Есенина на обороте другого экземпляра этой фотографии – стихотворному обращению к Е. А. Гурвичу: см. наст. изд., т. 4, с. 262, 467. Этот экземпляр хранился у адресата; местонахождение его в настоящее время неизвестно. Фотокопия указанного снимка с автографом – собрание Ю. Л. Прокушева, г. Москва. Е. Гурвич в 1925 г. руководил литературным кружком при газете «Бакинский рабочий». Об этом он писал литератору С. Савельеву: «Этим кружком руководил я. И Сергей Есенин во многом помог нам. Мы его очень любили. Это был обаятельный человек, чистый, как росинка. Какое благородное сердце билось в его груди! […] Кружок наш был рабочий». В приложенном к письму снимке Гурвич указал фамилии кружковцев, изображенных на фотографии, и их профессии: «Ковалев – кузнец, Сергеев – слесарь, Непряхин – токарь, Пантелеев – рабочий-нефтяник, Галя и Валя Савельевы – дочери рабочего, Топорков – рабочий… В центре фотографии Сергей Есенин, справа от него редактор газеты „Бакинский рабочий“ П. И. Чагин, а слева – руководитель кружка – Е. А. Гурвич». Письмо Гурвича было частично опубликовано в книге С. Савельева «Записки литературного следопыта» (М., 1976, с. 298–301).
 
 
 
 
 
 
Яндекс.Метрика
Используются технологии uCoz