А.Блок

Письмо Ю.Анненкову об эскизах рисунков к поэме "Двенадцать"
(12 августа 1918 года)

      Пишу Вам по возможности кратко и деловито, потому что Самуил Миронович ждет и завтра должен отправить письмо Вам.
части, художественной мысли – мне невыразимо близки и дороги, а общее – более чем приемлемо, – т.е. просто и ничего подобного не ожидал, почти Вас не зная.
      Рисунков к "Двенадцати" я страшно боялся и даже говорить с вами боялся. Сейчас, насмотревшись на них, хочу сказать Вам, что разные углы,      Для меня лично всего бесспорнее – убитая Катька (большой рисунок) и пес (отдельно – маленький рисунок ). Эти оба в целом доставляют мне большую артистическую радость, и думаю, если бы мы, столь разные и разных поколений, - говорили с Вами сейчас, – мы, многое сумели бы друг другу сказать полусловами. Приходится писать, к сожалению, что гораздо менее убедительно.
     Писать приходится вот почему: чем более для меня приемлемо все вместе и чем дороже отдельные части, тем решительнее я должен спорить с двумя вещами, а именно: 1) с Катькой отдельно (с папироской); 2) с Христом.
     1) "Катька" – великолепный рисунок сам по себе, наименее оригинальный вообще, думаю, что наиболее "не ваш". Это – не Катька вовсе: Катька – здоровая, толстомордая, страстная, курносая русская девка; свежая, простая, добрая – здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно целуется; всему этому не противоречит изящество всей середины Вашего большого рисунка (два согнутых пальца руки и окружающее). Хорошо тоже, что крестик выпал (тоже на большом рисунке). Рот свежий, "масса зубов", чувственный (на маленьком рисунке он – старый). "Эспри" погрубее и понелепей (может быть, без бабочки). "Толстомордость" очень важна (здоровая и чистая, даже до детскости). Папироски лучше не надо (может быть, она не курит). Я бы сказал, что в маленьком рисунке у Вас неожиданный и нигде больше не повторяющийся неприятный налет "сатириконства" (Вам совершенно чуждый).
     2) О Христе: Он совсем не такой: маленький, согнулся, как пес сзади, аккуратно несет флаг и уходит. "Христос с флагом" – это ведь – и так и не так". Знаета ли Вы (у меня – через всю жизнь), что когда флаг бьется под ветром (за дождем или за снегом и главное – за ночной темнотой), то под ним мыслится кто-то огромный, как-то к нему относящийся (не держит, не несет, а как – не умею сказать). Вообще это самое трудное, можно только найти, но сказать я не умею, как, может быть, хуже всего сумел сказать и в "Двенадцати" (по существу, однако, не отказываюсь, несмотря на все критики).
     Если бы из левого верхнего угла "убийства Катьки" дохнуло густым снегом и сквозь него – Христом, – это была бы исчерпывающая обложка. Еще так могу сказать.
     Теперь еще: у Петьки с ножом хорош кухонный нож в руке; но рот опять старый. А на целое я опять смотрел, смотрел и вдруг вспомнил: Христос... Дюрера! (т.е. нечто совершенно не относящееся сюда, постороннее воспоминание).
     Наконец, последнее: мне было бы страшно жалко уменьшать рисунки. Нельзя ли, по Вашему, напротив, увеличить некоторые и издать всю книгу в размерах "убийства Катьки", которое, по-моему, настолько grand stile, что может быть увеличено еще хоть до размеров плаката и все-таки не потеряет от того. Об увеличении и уменьшении уж Вам судить.
     Вот, кажется, все главное по части "критики". Мог бы написать еще страниц десять, но тороплюсь. Крепко жму Вашу руку.