Особый интерес представляют портреты, раскрывающие духовный мир писателя, необычный и сложный. К ним относится и картина И.Е.Репина "Пахарь Л.Н.Толстой на пашне".
       В 70-е годы в жизни писателя происходит глубокий перелом. Подобно герою его рассказа "После бала" Ивану Васильевичу, Толстой мучительно ищет ответа на вопрос: "Как жить?". Он стремится уйти из того круга обеспеченных, не знающих труда людей, к которым он принадлежал по рождению. Толстой стремится заполнить свою жизнь трудом; кроме создания романов, он учит детей в основанной им школе, пашет землю, помогая беднейшим крестьянам, учится шить сапоги, сажает деревья, косит траву и т.п. Простой физический труд он считает оздоровляющим человека и физически, и духовно.
       Картина Репина «Пахарь Л.Н.Толстой на пашне» – это не просто образ писателя, запечатленный в один из жизненных эпизодов. Это законченный сюжет, в котором автор «Войны и мира» показан после перелома в мировоззрении, в работе, которую он считал главным делом жизни человека.
       И.Е.Репин писал Л.Н.Толстого на пашне. "Я прожил 8 дней у гр. Льва Николаевича Толстого, написал с него два портрета <...> Очень интересно и полезно провел это время, ходил с ним на его работы и теперь ясно понял этого гениального человека. Какая мощь бессмертного духа сидит в нем!".1
       Художник вспоминал: "В один жаркий августовский день, в самую припеку, после завтрака Лев Николаевич собирался вспахать поле вдовы… Шесть часов, без отдыха, он бороздил сохой черную землю, то поднимаясь в гору, то спускаясь по отлогой местности к оврагу. У меня в руках был альбомчик, и я, не теряя времени, становлюсь перед серединой линии его проезда и ловлю чертами момент прохождения мимо меня всего кортежа. Это продолжается менее минуты, и, чтобы удвоить время, я делаю переход по пахоте на противоположную точку, шагах в двадцати расстояния, и становлюсь там опять в ожидании группы. Я проверяю только контуры и отношения величины фигур; тени после, с одной точки, в один момент.
        <... >Наконец я попросил позволения попробовать попахать. Едва-едва прошел линию под гору, – ужасно накривил, а когда пришлось подниматься на взлобок, не мог сделать десяти шагов. Страшно трудно! Пальцы, с непривычки держать эти толстые оглобли, одеревенели и не могли долее выносить; плечи от постоянного поднимания сохи для урегулирования борозды страшно устали, и в локтях, закрепленных в одной точке сгиба, при постоянном усилии этого рычага делалась нестерпимая боль. Мочи не было. "Вот оно, в поте лица", – подумал я, утираясь.
        – Это с непривычки, – сказал Лев Николаевич. – И я ведь не сразу привык; у вас еще и завтра в руках и плечах скажется труд. Да, все же физический труд самый тяжелый, – добродушно рассуждал он с улыбкой.
        И опять началось бесконечное тяжелое хождение взад и вперед по рыхлой пахучей земле. Вот он, Микула Селянинович, непобедимый никакими храбрецами в доспехах. Микула вооружен только вот таким терпением и привычкой к труду.
        Мы возвращались к дому в сумерках; вызвездило на холод. Было уже настолько свежо, что я боялся, как бы он не простудился. Ведь его рубаха была мокрая насквозь. В окнах дома весело блистал свет: нас ждали к обеду. Я мог повторить за мухой: "Мы пахали". 2