14. СТАРИКИ

Ничто не может изменить спокойной, деятельной и размеренной жизни старого княжеского дома в Лысых Горах. «Те же часы, и по аллеям прогулки... Станок...» И, как всегда, рано утром величественный маленький старик в «бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке» выходит гулять по свежему снегу.

Он стар, князь Болконский, он заслужил этот покой, эту расчисленную, им самим составленную жизнь. Но не нужно думать, что старики только и мечтают о покое. Разные бывают старики, как разные молодые; и кто знает, о чем думает Николай Андреевич, читая ежедневные письма сына, не рвется ли он всем сердцем туда, на австрийские поля, не вспоминает ли великого Суворова, не мечтает ли о  с в о е м  Тулоне, — он стар, но он жив, и полон душевных сил.

Душевных, но не физических. Приходится смиряться с тем, что не можешь легко, как прежде, вскочить на коня и скакать под пулями наперерез врагу. Приходится смиряться с тем, что мысль работает не так быстро, как раньше, и убывают силы, и нет тебе места там, где прежде без тебя казалось невозможно...

Он потому и труден, этот старик, что не может — как ни старается — примириться со своей беспомощностью. Но, сколько есть сил, он будет полезен. России — вот его записки, в них его опыт, его ум, его знания. Сыну — он все знает о войне, куда ушел сын; он еще может дать совет, оградить и подсказать, и направить. Дочери — как сложится ее судьба; ведь, к несчастью, все они выходят замуж, и ее не минует, но он не отдаст дочь первому светскому шаркуну; он на страже — и сам себе не признается никогда, что н и кому не хочет отдать дочь, что не может представить без нее своей стариковской, наполненной полезными делами, но одинокой жизни.

Давно, когда он был молод, силен и деятелен, среди многих радостей, заполнявших его жизнь, были дети: Андрюша и Маша для матери; уже тогда — князь Андрей и княжна Марья для него.

Они были маленькие и принадлежали ему; он воспитывал их, как понимал; хотел вырастить сына умным, благородным, счастливым, а девочку — не такой, как светские барышни, — прекрасной женщиной, может быть, он мечтал о такой женщине и не встретил ее, и в дочери хочет видеть ее черты.

Сын вырос красивым, умным и честным, но это не сделало его счастливым. Он ушел в непонятную жизнь с неприятной женщиной — что остается отцу? Пытаться понять сына и заботиться о его жене; но не так все это мечталось когда-то, когда он был молод, здоров и силен.

Дочь выросла некрасивая! Никто не понимает, как это больно старику; потому он и может ударить княжну Марью по самому уязвимому: «уродовать себя нечего — и так дурна»; ему самому больно, разве они могут понять это!

Будь дочь красива, кто-то полюбил бы ее, а теперь... посватаются, найдут и в Лысых Горах, но найдут не дочь, а его богатство, его знатный род — и вот уже едут, а она ждет, волнуется; это оскорбляет и ранит старика. Вот почему он не в духе с утра в тот день, когда должен приехать князь Василий с сыном. Вот почему, услышав, что Алпатыч приказал расчистить для них дорогу, приходит в бешенство:

«Что? Министр? Какой министр? Кто велел? — заговорил он своим пронзительно-жестким голосом. — Для княжны, моей дочери, не расчистили, а для министра! У меня нет министров!»

Ему стыдно, что он поднял палку на старого Алпатыча, в глубине души он рад, что Алпатыч уклонился от удара, но все продолжает кричать: «Прохвосты!.. закидать дорогу!» — потому что он, этот властный человек, в отчаянии от своей беспомощности перед той ненавистной силой, которая врывается в его жизнь.

Он все знает, старый князь Болконский, но вряд ли он знает о том, что почти ровесник его князь Василий Курагин тоже плохо спит ночами и болеет душой за своих детей, что он тоже думает, мучается, тоскует и не знает, как помочь, направить, как уберечь; только для него в понятии счастья иной смысл, чем для князя Болконского.

Не знает Николай Андреевич, как много сил стоила князю Василию пышная свадьба дочери Элен — нынешней графини Безуховой; как, бросив все дела, он опекал и направлял непутевого Пьера, пристроил его в камер-юнкеры, поселил в своем доме, и когда неблагородный Пьер так и не сделал предложения, князь Василий опять взвалил все на свои плечи, решительно благословил Пьера и Элен, хотя они не спрашивали благословения.

Элен пристроена. Ипполит, слава богу, в дипломатах, в Австрии — вне опасности; но остается младший, Анатоль, с его беспутствами, долгами, пьянством; возникла мысль женить его на княжне Болконской — лучшего и желать нельзя, но удастся ли, ведь старик Болконский крутенек и любит дочь. А чем плох Анатоль — красавец и хорошей фамилии...

Так встречаются два старика, страшась друг друга. Очень разные люди, потому что старость — естественное завершение длинной человеческой жизни; для обоих она полна сожалений об ушедшей молодости, но один накопил к старости мудрость и душевный опыт, другой растратил все — осталась одна суетность: влияние в свете, деньги, заботы, унижения — вот и поездка эта грозит унизительным отказом, но надо ехать, суетиться и притворяться...

А в доме Болконских — волненье: приехал красивый молодой мужчина. Княгиня Лиза приоделась, и мамзель Бурьен прибавила какую-то ленточку к своему наряду, и обе они от чистого сердца хотят принарядить княжну Марью, но бедняжка так нехороша!

Это-то старый князь понимает. Он все увидел: платье Лизы, ленточку Бурьен и, главное, «одиночество своей княжны в общем разговоре».

Он растил дочь, он ее учил и воспитывал; он хотел сделать ее умной, образованной — потому так и сердился, когда она не понимала геометрии. И он любит ее, видит за этим некрасивым лицом ее доброту и благородство; он-то знает, как бывают прекрасны ее лучистые глаза, — кто достоин этой души, этих глаз? Что они, эти, могут видеть в  е г о  княжне? Богатую дурнушку? Эта мысль нестерпима.

Всегда отцу тяжело отдавать дочь — тяжелей, чем матери. Мать вспоминает свою молодость и как бы заново переживает ее; отец видит только свою потерю — уходит, уходит дочь к чужому и всегда неприятному мужчине. Даже в хорошем юноше находятся неоспоримые недостатки. Но этот!

«— Что ж, хотите, мой милый, послужить царю и отечеству? Время военное. Такому молодцу служить надо, служить надо. Что ж, во фронте?

— Нет, князь. Полк наш выступил. А я числюсь. При чем я числюсь, папа? — обратился Анатоль со смехом к отцу.

— Славно служит, славно. При чем я числюсь! Ха-ха-ха! — засмеялся князь Николай Андреевич».

И ведь нельзя выгнать! Прямо сказать: уезжайте, скатертью дорога, позвать Алпатыча, приказать снова расчистить нарочно закиданный снегом «прешпект» — пусть катят восвояси дорогие гости... Нужно сдерживаться, говорить с князем Василием: «Что ж ты думаешь... что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе!.. Мне хоть завтра!» Нужно звать дочь и объявлять ей о предложении — а она еще и согласиться может, ведь гордости у нее нет: «первый встречный показался — и отец и все забыто, и бежит, кверху чешется и хвостом винтит, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца!»

«Бедная княжна Марья! — думаем мы в молодости. — Как он ее мучит, злой старик!» И никто не подумает: «Бедный старик! Каково ему все понимать и видеть, что дочь готова полюбить этого Анатоля, уже мечтает о нем и надеется быть счастливой — с ним?!»

Да, отец на страже, и он пускает в ход любое оружие.

«— И прекрасно! — закричал он. — Он тебя возьмет с приданым да кстати захватит mademoiselle Bourienne. Та будет женой, а ты...

Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать. — Ну, ну, шучу, шучу, — сказал он. — Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить».

Он переламывает себя, свой властный нрав, подчиняясь им же избранным правилам, но как тяжело это ему, как он уязвим в своей любви к дочери!

На этот раз пронесло. Опасность миновала. Князь Николай Андреевич не знает, что заставило дочь отказать Анатолю. Ему неизвестно, что его намек на Бурьен получил подтверждение, княжна Марья своими глазами видела, как в зимнем саду Анатоль обнимал Бурьен, и уж никак он не может себе представить, какое романтическое здание воздвигнет в своем воображении его дочь: «Чего бы мне это ни стоило, я сделаю счастье бедной Amelie. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтоб устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою...» Если бы князь Николай Андреевич знал, о чем думает княжна Марья, отказывая жениху, он закричал бы: «Вздор! Все вздор!» — и был бы прав.

Но хотя он не знает мыслей дочери, главное он понял: девочка выросла, стала богатой невестой; он научил ее геометрии, воспитал доброй и благородной, но от этого ей только труднее будет жить.

Что она знает о людях, что понимает в жизни? Он, со своим стремлением сделать детей правдивыми и честными, он сам воспитал Андрея безоружным против княгини Лизы, а Марью — против князя Василия. Сегодня он жив и уберег дочь, а завтра? А если его уж не будет, когда приедет свататься еще один Анатоль?

И вновь оживший, усиливающийся страх за дочь охватит князя. Теперь он не оставит его никогда, до смерти, потому что хуже всего, страшнее всего — сознание, что уже ничем не можешь помочь тем, кого любишь, что ты — какой ни веди размеренный образ жизни — стар и бессилен".

15. НАКАНУНЕ...

А в Москве — свои горести, свои радости: Ростовы получили письмо от Николушки. Старый граф рыдает и вместе смеется; Наташа в восторге, Соня бледнеет и слышит только: он был ранен, Наташа утешает ее; Петя гордится братом, получившим орден за участие в сражении.

Графине нельзя так, сразу, вдруг сообщить известие, ее нужно подготовить — это делает Анна Михайловна Друбецкая, незаменимый друг, — и она же находит способ послать Николаю письма и деньги на адрес Бориса, чтобы они дошли верно и быстро.

И вот Николай Ростов врывается в чистую квартиру, занимаемую Борисом Друбецким вместе с Бергом.

«— Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, — говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками...»

На затасканной куртке Ростова — новенький Георгиевский крест за Шенграбен. И свою подвязанную руку он показывает с гордостью...

Встретились друзья детства — всего полгода, как они расстались. Но полгода — огромный срок для людей их возраста, и оба они не только изменились, но стали чужими друг другу. На все, о чем ни заходит разговор, они смотрят по-разному. Николай, скомкав, бросает под стол рекомендательное письмо к Багратиону; о службе адъютанта он отзывается: «Лакейская должность!»; о Берге спрашивает с презрительной улыбкой: «Ну, что эта немчура?» — и только услышав ответ Бориса: «Очень, очень хороший, честный и приятный человек» — понимает, что друг детства думает иначе, чем он.

Ростовы — все — живут не головой, а сердцем. Когда Николай в начале Шенграбенской битвы думал: «Ну, попадись теперь кто бы ни был» — и когда позже он бежал к кустам, он оставался сыном своей семьи, живущей по законам чувства. Это добрая и честная семья, поэтому Николай преодолеет дурное в себе, но много еще предстоит ему ошибаться.

Вот и сейчас, в этом разговоре с другом детства, он, конечно, не стал бы хвастаться, но Борис спросил, где и как Ростов был ранен.

«Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать все, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду... Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как бурею налетал на каре; как врубался в него... И он рассказал им все это».

Борис и Берг доброжелательно слушали неправду, которую рассказывал Ростов, — каждый из них в подобном случае тоже приврал бы. Но «в середине его рассказа... в комнату вошел князь Андрей Болконский».

Как бы мы расставили силы в этой сцене? Перед нами четыре человека: Берг, Борис, Николай Ростов и князь Андрей. Конечно, Ростов и Болконский — очень разные люди, но главное у них общее: оба пошли на войну не за крестиками. Естественно было бы им объединиться против штабных франтиков Берга и Друбецкого.

Все складывается наоборот. Князь Андрей знает, он был при Шенграбене. Он видит, что Ростов лжет, и это ему отвратительно. Борис, со своим талантом приспосабливать ся к людям, мгновенно присоединяется к Болконскому. Все забыто: детская дружба, близость семей — Борису важно только не уронить себя в глазах князя Андрея дружбой с Ростовым. Один Берг — в стороне: ему все это неинтересно; он, «как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его».

Ростов в этой сцене — завравшийся мальчишка, пристыженный, мучимый поздним раскаянием.

Самолюбие его уязвлено, ему представляется один выход — вызвать на дуэль гордого «штабного молодчика». Но князь Андрей холодно и презрительно отвергает его. Он, как всегда, спокойно-рассудителен и умен — но, презирая Ростова за его вранье, он покровительствует Друбецкому — человеку гораздо более лживому!

Ростов так молод, так неопытен, что мы невольно прощаем ему и трусость в бою, и похвальбу перед Борисом. Князь Андрей — другое. Для нас, как и для Пьера, он — образец всех совершенств, он не должен ошибаться. А он не может понять, что в этой чистой комнате ему ближе других Ростов, что не нужно улыбаться Борису Друбецкому.

Ошибки его неизбежны: через многое нужно пройти человеку, чтобы стать мудрым, но и его мудрый отец будет неправ в своей ненависти к Наташе. Никогда не ошибается только Берг, потому что полон собой и другие люди его не интересуют.

А война, между тем, в разгаре — и приближается сражение, память о котором тяжким стыдом ляжет на седую голову Кутузова и на юный лоб Ростова, и на честь всей русской армии.

Может быть, не случайно Толстой именно перед этим сражением показал суетные переживания Ростова и ошибку князя Андрея. Оба они так человечны в своих слабостях, но именно эти человеческие слабости помогут нам понять то, что надвигается на них: позор Аустерлица.

Немногие люди могут вынести на своих плечах тяжкую ношу всепонимания. Таков Кутузов — он один имеет мужество видеть правду: русская армия не готова к решающему сражению с Наполеоном. Но его горькая правда никому не нужна: все окружающие его люди полны одушевления и надежд.

Вот идет смотр русских и австрийских войск — смотр, на котором Ростов, как и вся армия, впервые увидел «прекрасное, молодое и счастливое» лицо императора Александра, услышал его «молодой, ласковый голос»; смотр, после которого все «были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений».

Император Александр — тот самый человек, который нужен, необходим сейчас почти всем офицерам, чтобы не видеть того, что видит Кутузов, чтобы  в о п р е к и  п р а в д е  надеяться на победу, верить в нее.

Толстой не издевается над царем; он старается понять — и нас заставляет понять: царь всего только виновен в том же, в чем многие его офицеры; он занят собой, любуется собой, погружен в себя и не хочет видеть правды.

Но и царь расплатится за свою слабость. Многие из его офицеров заплатят жизнью за свои ошибки накануне Аустерлица, царь заплатит тяжелым стыдом. История не прощает людям, когда они поддаются чувству общего обожания, обожествления и под влиянием окружающих сами начинают видеть в себе полубогов.

Один только Кутузов понимает весь трагизм предстоящего сражения и знает, что оно будет проиграно, и просит передать это государю. Но кто будет слушать старого главнокомандующего, повторяющего неприятные речи? Кому интересен этот старик, когда во главе своих войск стоит сам обожаемый молодой император? Одни мечтают «умереть за него», другие хотят отличиться, третьи — выдвинуться и получить награду, четвертые надеются на победу русских войск просто потому, что надо же на что-то надеяться, а час Аустерлица приближается, он неминуем.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: 16. Небо Аустерлица >>>