7. ПОЛКОВНИК БЕРГ

Зачем он ВЗЯЛ шпагу в левую руку, когда его ранили в правую, и пошел вперед?

Берг напоминает Молчалина: у того два качества — умеренность и аккуратность», этот, в свою очередь, «во время похода получив роту, успел своею исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства». (Курсив мой. — Н. Д.) Действительно, Молчалин и Берг — одного толка чиновники. Но люди они разные, и, может быть, Берг сложнее.

Мы еще не знакомы с ним, когда слышим впервые его имя, — Наташа, «разгорячась», говорит Вере:

«У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем... Ты кокетничай с Бергом сколько хочешь...»

Уже то, что с Бергом кокетничает Вера — красивая, холодная, спокойная Вера, всегда говорящая неприятные вещи, так непохожая на остальных Ростовых, — уже одно это настораживает.

Но вот и он сам — «свежий, розовый... безупречно вымытый, застегнутый и причесанный» — сидит в кабинете старого графа Ростова и «розовыми губами» выпускает дымок «из красивого рта».

Берг неприятен нам сразу, как неприятен Толстому, и он не изменится; с первых страниц до последних он останется тем же аккуратным, рассудительным, чисто вымытым розовым офицером; только чины его будут меняться.

«Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, когда говорили о чем-нибудь, не имеющем прямого к нему отношения... Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием».

Все его рассказы — это рассуждения вслух о своей выгоде: «Будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать...», «Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю... Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна».

Бергу выгодно не только получать двести тридцать рублей, но и быть честным. Он заботится не только о повышении в чине, но и о спокойной совести. Он по-своему патриот: встретившись с Ростовым на войне, «надел чистейший, без пятнышка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и... с приятной улыбкой вышел из комнаты». (Курсив мой. — Н. Д.) Его патриотизм — в подражании и преданности царю.

У него тоже есть свой нравственный идеал: «В нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари...» Согласно этому нравственному идеалу, он и совершил «подвиг» при Аустерлице: взял шпагу в левую руку и пошел вперед. Ему было страшно, но он преодолел страх. Он имел право уйти с поля боя, но не ушел, остался...

Зато уж потом он выжмет из своего «рыцарского» поведения все, что возможно.

Это не грубый расчет, нет. Это такой самоуверенный эгоизм, что можно было бы ему удивляться, если бы он редко встречался в людях. Но, к сожалению, он встречается не так уж редко.

Берг не просто расчетлив, эгоистичен, скуп — он твердо убежден, что иначе жить нельзя; поэтому ему не стыдно рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным...»

Это напоминает уже не Молчалина, а Скалозуба: «Довольно счастлив я в товарищах моих; вакансии как раз открыты: то старших выключат иных; иные, смотришь, перебиты...» Но Скалозуб — тупой полуграмотный солдафон, а Берг — милый, учтивый, аккуратный...

Для графини Веры Ростовой Берг вовсе не блестящая партия. Несколько лет назад его предложение, несомненно, было бы отклонено, да и он сам, четыре года назад показав Веру своему товарищу и сказав: «Она будет моею женою», — не торопился делать предложение. Он был безвестный дворянин из обрусевших немцев; она — девушка из богатой и знатной семьи. Но Берг терпелив — он ждал четыре года, и за это время многое изменилось: «дела Ростовых были очень расстроены... а главное, Вере было двадцать четыре года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения».

Граф Илья Андреевич объясняет Верину непохожесть на всю свою семью тем, что «графинюшка мудрила» со старшей дочерью. Мало вероятно, чтобы любящая мать могла так много «намудрить». Ростовы, живущие открыто, по-старинному, не задумываясь, просто не заметили, как их старшая девочка становилась все холоднее и эгоистичнее по мере того, как появлялись новые дети и требовали своей доли материнских забот. Конечно, ее баловали, как баловали и Николая, и Наташу, и Петю, — но те трое любили друг друга, учились у отца быть добрыми и думать не только о себе. Рядом с ними росли Соня и Борис, нуждавшиеся в душевном тепле... Вера же с детства поняла, что ей мешают остальные дети, что они лишние; недаром она делает выговор Николаю за взятую у нее чернильницу; недаром возмущается «секретами» Наташи и Сони; все они ее раздражают; у нее одна забота — о себе.

Берг правильно выбрал себе жену и правильно рассчитал время, когда сделать предложение. К 1809 году он уже не тот безвестный офицер, который сидел в кабинете графа Ростова в 1805 году.

«Берг недаром показывал всем свою раненную в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно ненужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, — и Берг получил за Аустерлиц две награды». Еще две награды он получил за то, что в Финляндской войне «поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего, и поднес начальнику этот осколок».

Самое поразительное, что, упорно повторяя рассказы об этих своих подвигах, Берг вовсе не думает о карьере: он любит себя и убежден, что каждый его поступок значителен и важен другим людям, что всем интересно знать, как он отличился. В результате в «1809-м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие-то особенные выгодные места».

И женился он вовсе не по расчету. Вера давно произвела на него впечатление. Еще в 1805 году он «с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное», и верил тому, что говорил. Вера — та жена, какая ему нужна, «прекрасная, почтенная девушка... Вот другая ее сестра — одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?.. Неприятно...» Берг женился по любви, как он понимает любовь, «но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое», поэтому он торгуется со старым графом самым натуральным образом: «Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.

— Потому что, рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло...»

И граф Ростов, конечно, дает ему даже больше денег, чем он требует, потому что старый граф от таких разговоров теряется, ему чего-то стыдно, и он хочет поскорей покончить с расчетами.

Трудно представить себе таких разных людей, как Илья Андреевич Ростов и Берг. Старый граф разорился, угощая обедами и ужинами всю Москву, а Берг даже товарищу своему хотел было сказать: «вот будете приходить к нам обедать», но сказал: «чай пить». Но ведь расточительный граф Ростов оставил своих детей без денег, и жена его, став вдовой, будет перебиваться только благодаря самоотречению сына; а Берг и родителям своим устроил аренду, и детям своим оставит приличное состояние.

Чем же плох аккуратный, старательный, очень твердо соблюдающий свое представление о долге и чести Берг?

Тем, что его представление о чести и долге бесчеловечно, в нем нет места другим людям.

Это обнаружится со всей ясностью гораздо позже, когда наполеоновская армия подойдет к Москве, и русские купцы, еще вчера втридорога продававшие сено своим, сегодня будут жечь его, чтобы не досталось врагу; Наташа начнет выкидывать из подвод вещи всей семьи, чтобы увезти с собой раненых; весь народ — то есть каждый человек! — будет думать не  т о л ь к о  о  с е б е;  но люди, подобные Бергу, останутся собой — и сам он, такой же чистенький, как всегда, будет озабочен покупкой шифоньерочки для своей любимой жены.

Не стану уверять, что Берг когда-нибудь расплатился за то, что жил так мелко и самодовольно.

Нет. Он всю жизнь будет чувствовать себя счастливым и таких же вырастит детей; он никогда ни в чем не раскается.

Чацкий был по-своему прав, когда говорил: «Молчалины блаженствуют на свете». Они блаженствуют потому, что их счастье легко достижимо. Да, Берг счастлив. Но ведь нетрудно — добиться его идеала счастья!

Вот он сидит, уже полковник, в «чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович», в своем «новом, чистом, светлом, убранном бюстиками, и картинками, и новой мебелью кабинете», рядом красивая жена его в новой кружевной пелеринке, какая была на княгине Юсуповой... К ним съезжаются гости, и Берг счастлив оттого, что «вечер был как две капли похож на всякий другой вечер... все было, как и у всех», и в серебряной корзинке были точно такие же печенья, «какие были у Паниных на вечере, все было совершенно так же, как у других».

Этот идеал жизни враждебен Толстому прежде всего потому, что люди не должны  б ы т ь  одинаковыми. Стремление быть, как все, рождает мещанина, а мещанство, может быть, самая тяжкая болезнь общества. Там, где граждане превратились в мещан, останавливается духовное развитие людей и страны, там невозможен прогресс.

Аккуратная и безобидная на первый взгляд психология Берга несет с собой гибель нравственности. Не спешите смеяться над Бергом — он не смешон, а страшен. И в особенности потому, что его идеал счастья не умер, он есть и сегодня: красивая жена, новенькая с иголочки одежда, квартира — все, как у других, как у всех... Посмотрите вокруг себя — разве вы не видите людей, замолкающих, как только разговор не касается лично их, истово убежденных, что главное в жизни — их благополучие и продвижение по службе. Загляните в свою душу — вы уверены, что там не притаился Берг? Кто изгонит его, кто защитит вас от него, если не вы сами?

8. НАТАША

Вы помните, как она появляется впервые: «бег... нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула» — и вот она: «в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что-то короткою кисейного юбкою, и остановилась посередине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко».

«Нечаянно, с нерассчитанного бега» она будет поступать не раз, и мы будем все больше любить ее именно за эту нерассчитанность поступков.

«Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка» — много раз Толстой беспощадно подчеркнет, что Наташа далеко не всегда красива; она не Элен; она бывает просто дурна, почти уродлива, а бывает прекрасна, потому что ее красота — от внутреннего огня оживления, от душевной переполненности, которая не всегда открыта постороннему глазу.

Непрестанно в ней идет какая-то своя жизнь, и свет этой внутренней жизни падает на Соню и Бориса, отражается в Николае и Пете, радует старого графа, волнует его жену; одна только Вера холодно, раздраженно и благоразумно осуждает Наташу: «Уж я, верно, не стану перед гостями бегать за молодым человеком...»

В тринадцать лет Наташа хочет быть взрослой, как все девочки в тринадцать лет. Она боится упустить что-то из манящей и недоступной жизни взрослых; ей надо скорей, немедленно все решить и определить.

«— ...Так кончено?

И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.

— Конечно! — сказал Борис.

— Навсегда? — сказала девочка. — До самой смерти?

И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную».

Так началась ее жизнь. В тот же день, во время обеда, «Наташа... глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера...»

Рядом сидит Соня и так же смотрит на Николая — она пронесет через всю жизнь свою родившуюся в детстве любовь к нему; все в ее жизни будет правильно — слишком правильно и потому бедно. А Наташа, в своих заблуждениях и горестях, не растеряет, а увеличит свое душевное богатство и в конце концов принесет его тому самому Пьеру, на которого сегодня случайно обращается ее оживленный взгляд.

Она переполнена жаждой жизни — вот в чем секрет ее очарования. За один только день своих именин она успевает пережить и перечувствовать столько, что другой девочке хватило бы на полгода. С ней происходит так много событий, потому что она жадно ищет их.

Еще утром она бегала по дому с куклой и беспричинно смеялась, спрятав лицо в одежде матери. Потом подсматривала и подслушивала разговор Николая и Сони — это нехорошо, Наташа знает, что нехорошо, но не может удержаться — очень интересно! Потом было объяснение с Борисом, и все решилось навсегда, и это было счастье. За обедом она поспорила с Петей, что при всех взрослых гостях спросит, какое будет пирожное, — и спросила, и пререкалась через стол с самой Марьей Дмитриевной, которой все боятся, а Наташа не боится.

После обеда выяснилось, что куда-то пропала Соня, и Наташа нашла ее, плачущую, на сундуке в коридоре, и сама, «распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала».

Вовсе не одна только жизнерадостность переполняет ее — и сочувствие, и жалость к Соне, и злится она на Веру: услышав Сонины сбивчивые слова, она сразу догадалась, что не обошлось без Веры, что уж непременно Вера сказала что-то неприятное...

И это умение утешить: «Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой... Я уже не помню как, но помнишь, как было хорошо и все можно...»

Через несколько минут она уже поет с братом «Ключ», потом танцует с Пьером, сидит на виду у всех с веером, как большая, — и, забыв в одно мгновенье, что она большая, дергает «за рукава и платье всех присутствовавших», чтобы смотрели на танцующего папеньку...

Читая о тринадцатилетней Наташе, я всегда вспоминаю другую героиню Толстого — умную, взрослую Анну Каренину, едущую в поезде и читающую английский роман. «Анна Аркадьевна читала и понимала, но ей неприятно было читать, то есть следить за отражением жизни других людей. Ей слишком самой хотелось жить. Читала ли она, как героиня романа ухаживала за больным, ей хотелось ходить неслышными шагами по комнате больного; читала ли она о том, как член парламента говорил речь, ей хотелось говорить эту речь; читала ли она о том, как леди Мери ехала верхом... ей хотелось это делать самой».

Вот это же стремление все делать самой, чувствовать за всех, всюду поспевать, все видеть, во всем участвовать — это страстное желание жить переполняет Наташу.

Вероятно, от этого она так обостренно чутка: угадывает по интонациям и выражениям лиц то, чего не видят даже взрослые люди.

Когда придет письмо от Николая, Наташа сразу догадается об этом и вырвет у Анны Михайловны всю правду «с условием не говорить никому.

— Честное, благородное слово, — крестясь, говорила Наташа, — никому не скажу, — и тотчас же побежала к Соне».

Для Сони известие имело свой прямой смысл: Николай был ранен, это горе. Для Наташи горестная сторона только что открылась, но она тут же отмела ее: «Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет...»

Для нее важно другое — произошло событие: письмо, известие о ране, о производстве в офицеры; а жизнь для нее — это цепь событий, в которых можно участвовать, — неважно, радостные это события или горестные: важно, чтобы они происходили, чтобы все двигалось и требовало ее, Наташиных, усилий...

«— Ты его помнишь? — после минутного молчания вдруг спросила Наташа... — И я помню Николеньку, я помню, — сказала она. — А Бориса не помню. Совсем не помню...»

Как же так? Ведь «навсегда, до самой смерти...» Вот Соня, почти ровесница Наташи, говорит: «Что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его — во всю жизнь»

— и это будет правдой. А Наташа так не умеет; ей еще нужно научиться любить и пройти через горькие ошибки, но зато уж и любовь ее будет полной, не такой, как тихая, преданная и бескрылая любовь Сони.

Наташе пятнадцать лет. Она встречает приехавшего в отпуск брата: «держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала».

«— Голубчик, Денисов! — взвизгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его».

Она уже не та девочка с «маленькими ножками в кружевных панталончиках» — взрослый Денисов видит в ней девушку, но девочка живет в ней и заставляет совершать все эти не светские, не очень приличные поступки: визжать, целовать Денисова и непрестанно смеяться, потому что «она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом».

Чтобы доказать Соне свою любовь, она разожгла на огне линейку и прижала к руке. Зная добропорядочную Соню, мы не сомневаемся, что она протестовала и возмущалась, — Наташе это неважно: она не столько доказывает Соне свою любовь, сколько себе — свое мужество. Пятнадцатилетняя Наташа задает себе вопросы, которые никогда не придут в голову ни ее сестре Вере, ни Жюли Карагиной, ни Элен: что благородно, что неблагородно, как  м о ж н о  и  как  н е л ь з я  поступать. Она в восторге, когда Соня решает освободить Николая от  д а н н о г о  е й  с л о в а.  «Ежели ты... считаешь себя связанным словом, то выходит... что ты все-таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то», — объясняет она брату.

Вот еще один секрет ее очарования: у нее есть свой мир, и в этом мире огромное место занимают люди, она чутьем понимает их; то, что недоступно старшему брату, прошедшему войну, ясно ей, пятнадцатилетней девочке. «За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен».

Объяснить, логически доказать Наташа не умеет, потому что понимает людей не умом, а сердцем. Но сердце подсказывает ей всегда верно.

Когда Николай вернулся домой после проигрыша, Наташа «мгновенно заметила состояние своего брата... но ей самой было так весело в ту минуту. . что она... нарочно обманула себя» и вернулась к пению. И все-таки, сама того не зная, Наташа поет для брата и этим помогает ему. «Что ж это такое? — подумал Николай, услыхав ее голос... — Что с ней сделалось? Как она поет нынче? — подумал он... — Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь, — все это вздор... а вот оно настоящее... Ну, Наташа, ну, голубчик! ну, матушка!.. Как она это si возьмет... Взяла? Слава богу!»

Когда Денисов внезапно сделал Наташе предложение, она и его поняла. «Ведь я знаю, что он не хотел сказать, да уж нечаянно сказал», — говорит она матери, только того не понимая, что это ее пение перевернуло душу Денисова, и, погрузившись в ее радостный мир, он уже не мог отказаться от него.

Этот же светлый, счастливый, поэтический мир Наташи почувствует в Отрадном князь Андрей.

Он еще не готов полюбить, он только недоумевает: «Чему она так рада?» и огорчается: «Дела нет до моего существования!», когда Наташа среди ночи заставляет Соню петь, и высовывается из окна, и опять будит Соню: «Ведь эдакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало».

1809 год. Наташе шестнадцать лет — и приезжает Борис: «Он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него». Но, увидев ее, он потерял голову, потому что перед ним тоже открылся этот ее мир света, радости и добра. Он забыл все свои планы женитьбы на богатой невесте, перестал ездить к Элен, и Наташа «казалась по-старому влюбленной в Бориса». Но с матерью она говорит о нем так: «Скажите, мама. Он мил?.. Ну, не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело... И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые... Вы не понимаете?.. Узкий, знаете, серый, светлый...

— Что ты врешь! — сказала графиня».

Она не врет, а очень точно понимает Бориса: узкий, серый, светлый. Просто она еще не умеет любить, только ждет любви. Борис нужен ей потому, что восхищается ею: «Мама, а он очень влюблен? Как, на ваши глаза? В вас были так влюблены?» Сама же она, вернувшись к себе от матери, думает не о нем, а о себе, воображая, что ею восхищается «какой-то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина».

Он еще не пришел, этот мужчина, но Наташа понимает: это не Борис. И он придет, потому что настал час, когда Наташа полюбит.

9. КНЯЗЬ АНДРЕЙ

После свидания с Пьером князь Андрей продолжал жить в деревне так же безвыездно, как и раньше. Но внутренняя жизнь его изменилась: он много читал, следил за всеми событиями, много думал.

Мысль о том, что он может воскреснуть к новой жизни, любви, деятельности, — мысль эта неприятна ему. Поэтому, увидев на краю дороги старый корявый дуб, как будто не желающий расцветать и покрываться новыми листьями, князь Андрей грустно соглашается с ним: «Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб... пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, — наша жизнь кончена!»

Ему тридцать один год, и все еще впереди, но он искренне убежден, что «ему начинать ничего... не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая».

Наташа ли вошла в эту жизнь и перевернула ее, или князь Андрей, сам того не зная, был уже готов к тому, чтобы воскреснуть душою?

Вероятно, и то, и другое справедливо. Ведь когда он приехал по делам в имение Ростовых и увидел Наташу, его только встревожила ее неистребимая жажда жизни. «Чему она так рада?.. И чем она счастлива?» — думал князь Андрей, невольно завидуя этому уменью быть счастливой.

Но после встречи с Наташей князь Андрей иными глазами смотрит вокруг себя — и старый дуб теперь подсказывает ему совсем другое.

«Да где он?» — подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и, сам того не зная... любовался тем дубом, которого он искал... Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого горя и недоверия — ничего не было видно».

Казалось бы, он приходит к тому же, к чему пришел Пьер: «Надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь... чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!» Но он не просто старше и опытнее Пьера; князь Андрей — другой человек, более зрелый и умеющий доводить до конца свои решения. Поэтому в деревне ему удалось то, что не удавалось Пьеру; поэтому через два месяца после встречи со старым дубом он уехал в Петербург, чтобы быть полезным людям.

С первых же строк, рисующих появление князя Андрея в Петербурге, Толстой подготавливает нас к его будущему разочарованию. Князь Андрей еще полон надежд. Но мы, благодаря Толстому, уже видим, как холоден с ним царь, недовольный тем, «что Болконский не служил с 1805 года», как тупы глаза Аракчеева и почти невежлив его тон; как неестествен Сперанский, в котором князь Андрей ждет найти «полное совершенство человеческих достоинств».

Мы все это видим. Но... князь Андрей страстно заинтересован реформистской деятельностью Сперанского, он жаждет участвовать в ней, он полон жизни.

Тогда и входит в его судьбу Наташа. Этого не могло бы случиться два года назад. Он не был готов для любви, и она не была готова. Теперь, воскреснув духовно, он ждет новой любви. И Наташа,nпройдя через сочувствие к Денисову и самолюбивое удовольствие от новой встречи с Борисом, — пройдя через любовь, обращенную к ней, ждет того, кого полюбит она. «Своим обостренным чутьем Наташа знает: до сих пор все это было не то, не ОН. Но должен же ОН прийти...

И он приходит — на бале, где присутствует царь, где «Элен имела большой успех», а Наташа стояла среди дам, «замиравших от желания быть приглашенными», и чуть не плакала.

Пьер попросил своего друга пригласить Наташу, но князь Андрей и сам «узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.

— Позвольте вас познакомить с моей дочерью, — сказала графиня, краснея.

— Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, — сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости...

«Давно я ждала тебя», — как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка своей просиявшей из-за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея».

Так началась эта любовь, которую никогда не мог понять старый князь Болконский и так хорошо понял Пьер.

Так началась эта странная любовь двух очень, очень разных людей, — может, потому и полюбили друг друга, что такие разные.

«Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью, и робостью, и даже ошибками во французском языке». Его жена, маленькая княгиня Лиза, никогда не делала ошибок во французском языке. И не было в ней ни робости, ни удивления: она вся была отсюда — из света; здесь он нашел ее и полюбил, но теперь он — другой, и ему теперь может открыться другая любовь, какой он еще не знал никогда.

На следующий день он поехал к Ростовым и, слушая пение Наташи, «почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой... Он был счастлив, и ему вместе с тем было грустно». Приехав домой, «он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать... Ему и в голову не приходило, чтоб он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете».

То же самое происходит с Наташей: «Все равно я не буду спать. Что за глупости спать!» — говорит она матери. — «...такого со мной никогда не бывало!»

А князь Андрей в это время говорит Пьеру: «Никогда не испытывал ничего подобного... Я жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее...»

На вечере у Бергов Пьер заметил, что Наташа «не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида». Вошел князь Андрей — и «она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале».

Наташа не умеет все это определить, назвать словами. Князь Андрей умеет: «Весь мир разделен для меня на две половины: одна — она и там все счастье, надежда, свет; другая половина — все, где ее нет, там все уныние и темнота...»

Чувствует Наташа так же, как он. Теперь вся ее жизнь до встречи с князем Андреем оказалась только ожиданием. Весь свой свет, всю радость, все добро, всю чуткость она копила для него.

Она взяла на себя ответственность за человека, которого полюбила. Поэтому «она постоянно угадывала» все его чувства, поэтому спрашивала себя: «Что он ищет во мне?.. Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?»

Двое нашли и полюбили друг друга. Но не может им быть легко, потому что за каждым из них — свой мир, и полюбить — одно, а понять — другое.

Умный, зрелый, знающий людей князь Андрей не понимает Наташу. «Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу». Он не предупредил Наташу, что уезжает, даже не подумал об этом. Не мог себе представить, что из-за него, из-за его трехнедельного отсутствия Наташа, «как тень, праздная и уны лая», будет бродить по комнатам и тайно плакать по ночам, и горевать, и об одном мечтать: чтобы ее оставили в покое, но знать: «сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна...»

Та самая радость жизни, кипящая в Наташе, та самая радость жизни, которую полюбил в ней князь Андрей, заставляет ее так горько страдать. «Я не хочу... мучиться!» — кричит она матери, и это правда: ей не свойственно мучиться, ее характер не приспособлен к этому. Ей нужно счастье сейчас же, немедленно — и полное, безоблачное счастье: чтобы Он был все время с ней, здесь, рядом...

Князь Андрей не понимает этого, хотя и он не может без нее жить, хотя и его лицо просияло, едва он снова увидел Наташу.

Спокойный князь Андрей может смириться с жестоким условием отца: отложить свадьбу на год, съездить за границу, полечиться. Для Наташи это условие ужасно. Она не сразу поняла его, сразу ей было важно одно: неужели это правда, он любит ее, они будут муж и жена. Но, поняв, она плачет и повторяет: «Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно!.. Я умру, дожидаясь года...»

Кто виноват в том, что произойдет через несколько месяцев? Наташа, которая не дождалась; старый князь со своим жестоким упрямством; Андрей, подчинившийся отцу? Никто не виноват, — все жили, согласно своим характерам, и это не могло кончиться благополучно.

Если бы князь Андрей не уехал... Если бы княжна Марья и старый князь приветливо приняли Наташу... Если бы не вмешалась Элен и не стала сводить брата с Наташей... Если бы не Анатоль...

И ничего они не значат, эти «если бы». О Наташе — позднее. Но князь Андрей оказался слишком рассудочен, слишком терпелив — он выбрал себе эту девушку, с этим радостно-счастливым оживлением, с этой жаждой жизни; эту девушку, понимавшую его, как никто до сих пор, — и он не понял, что ее-то нельзя заставлять ждать и мучиться.

Когда через полгода после его отъезда Наташа с потерянным лицом вошла в гостиную и сказала матери: «Его мне надо... сейчас, сию минуту мне его надо» — это была правда. Она ездила с Николаем на охоту и плясала у дядюшки, она казалась счастливой, но на самом деле ничто теперь не дает ей полного счастья; без него ей лес не лес, и снег не снег, и радость — не радость, потому что она любит.

Прощаясь с князем Андреем, она не плакала. «Не уезжайте! — только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться, и который он долго помнил после этого». Вот в чем он виноват: много думал о своей любви и мало — о том, что чувствует она. А в любви нельзя думать только о себе, это неоспоримый закон, и его нарушил князь Андрей.

ПРОДОЛЖЕНИЕ: 10. НАТАША И АНАТОЛЬ >>>