А.С.Пушкин. Из стихотворений 1929 года. Зимнее утро. На холмах Грузии лежит ночная мгла

Пушкин Александр Сергеевич (1799–1837)

         ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ 1819 ГОДА[1]  
С мая по сентябрь 1829 г. А.С.Пушкин путешествовал по Кавказу (Арзрум, Тифлис, Владикавказ, Горячеводск).
Пушкин А.С. Рисунок и гравюра
Т.Райта, 1836 - 1837 гг.
 
О.А. Кипренский.
Портрет Анны Алексеевны Андро-Олениной
Вариант 1828 г.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.
 
Содержание
 

    Произведения А.С.Пушкина
          в библиотеке сайта
Сонет
Стансы
Утопленник
Чаадаеву ("В стране, где я забыл тревоги прежних лет...")
Чаадаеву (" К чему холодные сомненья?..")

* * *
На холмах Грузии лежит ночная мгла;[2]
‎Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
‎Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
‎Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
‎Что не любить оно не может.
<1829>


* * *
Жил на свете рыцарь бедный,[3]
Молчаливый и простой,
С виду сумрачный и бледный,
Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,
Непостижное уму,
И глубоко впечатленье
В сердце врезалось ему.

Путешествуя в Женеву,
На дороге у креста
Видел он Марию Деву,
Матерь Господа Христа.

С той поры, сгорев душою,
Он на женщин не смотрел,
И до гроба ни с одною
Молвить слова не хотел.

С той поры стальной решётки
Он с лица не подымал
И себе на шею чётки
Вместо шарфа привязал.

Несть мольбы Отцу, ни Сыну,
Ни Святому Духу ввек
Не случилось паладину,
Странный был он человек.

Проводил он целы ночи
Перед ликом Пресвятой,
Устремив к Ней скорбны очи,
Тихо слёзы лья рекой.

Полон верой и любовью,
Верен набожной мечте,
Ave, Mater Dei[4] кровью
Написал он на щите.

Между тем как паладины
Ввстречу трепетным врагам
По равнинам Палестины
Мчались, именуя дам,

Lumen coelum, sancta Rosa![5]
Восклицал всех громче он,
И гнала его угроза
Мусульман со всех сторон.

Возвратясь в свой замок дальный,
Жил он строго заключён,
Всё влюбленный, всё печальный,
Без причастья умер он;

Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:

Он-де Богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путём-де волочился
Он за Матушкой Христа.

Но Пречистая сердечно
Заступилась за него
И впустила в царство вечно
Паладина Своего.
1829

Зимнее утро[6]

Мороз и солнце; день чудесный!
Еще ты дремлешь, друг прелестный —
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,[7]
Звездою севера явись!

Вечор, ты помнишь, вьюга злилась,
На мутном небе мгла носилась;
Луна, как бледное пятно,
Сквозь тучи мрачные желтела,
И ты печальная сидела —
А нынче… погляди в окно:

Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит;
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.

Вся комната янтарным блеском
Озарена. Веселым треском
Трещит затопленная печь.
Приятно думать у лежанки.
Но знаешь: не велеть ли в санки
Кобылку бурую запречь?

Скользя по утреннему снегу,
Друг милый, предадимся бегу
Нетерпеливого коня
И навестим поля пустые,
Леса, недавно столь густые,
И берег, милый для меня.
<1829>

* * *
Я вас любил: любовь ещё, быть может,[8]
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
1829


* * *
Брожу ли я вдоль улиц шумных,[9]
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.

Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдём под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.

Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживёт мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.

Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю: прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.

День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.

И где мне смерть пошлёт судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?

И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.

И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
1829

КАВКАЗ[10]

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утёсов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зелёные сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к весёлым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;

Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьётся о берег в вражде бесполезной
И лижет утёсы голодной волной…
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.
1829

ОБВАЛ[11]

Дробясь о мрачные скалы,
Шумят и пенятся валы,
И надо мной кричат орлы,
И ропщет бор,
И блещут средь волнистой мглы
Вершины гор.

Оттоль сорвался раз обвал,
И с тяжким грохотом упал,
И всю теснину между скал
Загородил,
И Терека могущий вал
Остановил.

Вдруг, истощась и присмирев,
О Терек, ты прервал свой рев;
Но задних волн упорный гнев
Прошиб снега…
Ты затопил, освирепев,
Свои брега.

И долго прорванный обвал
Неталой грудою лежал,
И Терек злой под ним бежал,
И пылью вод
И шумной пеной орошал
Ледяный свод.

И путь по нем широкий шёл:
И конь скакал, и влекся вол,
И своего верблюда вёл
Степной купец,
Где ныне мчится лишь Эол,[12]
Небес жилец.
<1829>

* * *
Когда твои младые лета[13]
Позорит шумная молва,
И ты по приговору света
На честь утратила права;

Один, среди толпы холодной,
Твои страданья я делю
И за тебя мольбой бесплодной
Кумир бесчувственный молю.

Но свет… Жестоких осуждений
Не изменяет он своих:
Он не карает заблуждений,
Но тайны требует для них.

Достойны равного презренья
Его тщеславная любовь
И лицемерные гоненья:
К забвенью сердце приготовь;

Не пей мутительной отравы;
Оставь блестящий, душный круг;
Оставь безумные забавы:
Тебе один остался друг.
1829

Источник: А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 10 т. М., 1956—1962.
 

1. Стихотворения 1829 года – в конце апреля 1829 года через Фёдора Толстого-Американца Пушкин сделал предложение Н.Н.Гончаровой. Неопределённый ответ матери девушки (причиной была названа молодость Натальи), по словам Пушкина, «свёл его с ума». Он уехал в армию Паскевича, на Кавказ, где в то время шла война с Турцией. Свою поездку он описал в «Путешествии в Арзрум». По настоянию Паскевича, не желавшего брать на себя ответственность за жизнь Пушкина, оставил действующую армию, жил некоторое время в Тифлисе.
Кавказ привлекал Пушкина не только романтическими воспоминаниями — здесь он рассчитывал встретиться с друзьями юности и ссыльными декабристами. 26 мая Пушкин приехал в Тифлис, куда уже прибыло из столицы распоряжение о секретном надзоре за ним.
Раздумья над «вечными» вопросами бытия совпали с постепенным выходом Пушкина из мрачного состояния в 1829 – первой половине 1830-х гг. В его стихотворениях звучат бодрые, веселые, игривые ноты. Он пишет шутливые стихи «Подъезжая под Ижоры…», «Приметы», «Зимнее утро». (вернуться)

2. На холмах Грузии лежит ночная мгла…  – дата создания: 15 мая 1829, опубл.: «Северные цветы» на 1831 год, отдел «Поэзия». Пушкин сопровождал стихотворение в печати заглавием (или подзаголовком) «Отрывок».
Стихи написаны в Георгиевске, на Северном Кавказе; холмы Грузии и Арагва внесены в текст позднее.
Стихотворение обращено к M. H. Волконской, с которой поэт общался на Северном Кавказе в 1820 г.
В. Ф. Вяземская летом 1830 г. переслала стихотворение (в таком виде, в каком оно было вскоре напечатано) в Сибирь М. H. Волконской, которой она, со слов Пушкина, сообщила, что стихи обращены к его невесте, H. H. Гончаровой. Волконская не усомнилась в этом утверждении. Некоторые исследователи также приняли утверждение Вяземской, хотя ему противоречат слова: «Я твой по-прежнему, тебя люблю я вновь» и один из вариантов: «Я снова юн и твой», они не могли быть обращены к шестнадцатилетней Гончаровой, с которой Пушкин познакомился только в 1828 г.
Поездка Пушкина на Кавказ описана им в повести «Путешествие в Арзрум». Несколько стихотворений, вызванных впечатлениями от этого путешествия, Пушкин печатал в определенной последовательности: «Кавказ», «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «Делибаш», «На холмах Грузии лежит ночная мгла...», «Не пленяйся бранной славой...», «Дон».
При помощи пейзажа в стихотворении А.С. Пушкина создаётся эмоциональный фон, на котором изображаются переживания лирического героя.
Элегия «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» поражает своей простотой: в ней нет ярких и красочных эпитетов, а есть лишь несколько метафор («лежит… мгла» и «сердце… горит») и перифраз («печаль… светла»). Но они привычны, широко употребительны в литературной, разговорной речи. Слова и выражения предметны, они точно передают время, место и психологическое состояние: «на холмах Грузии», «ночная мгла», «мне грустно и легко», «Унынья моего Ничто не мучит, не тревожит», «Что не любить оно не может». Но вместе они складываются в один музыкальный образ светлой и тихой печали. Любовь, пришедшая к поэту, от него не зависит – виновато сердце. И поэт искренне взволнован этой способностью сердца «гореть» и «любить».
Ночному пейзажу в стихотворении соответствует незримый мир души. Оба невидимы. Их соединяют спокойствие, умиротворение. Но состояние природы («ночная мгла») несходно с переживанием героя («печаль моя светла»). Вызвано это тем, что природу созерцает наполненная любовью душа. «Сердце горит и любит», несмотря на то, что ему нет ответа. Неразделенная любовь вызывает контрастные настроения – грустно и легко, печаль и светла.
Обычно у поэта-романтика эти образы и мотивы служили бы выражением разобщенности героя с возлюбленной и с миром, невозможности достижения идеала. У Пушкина иначе: отсутствие взаимности не вносит в душу героя разлад, не отдаляет от мира. Душа героя отдана возлюбленной, хотя она и осталась к нему неблагосклонной («Печаль моя полна тобою, Тобой, одной тобой…»). Любовь, даже безответная, смягчает страдание. Не отменяя ни грусти, ни печали, она рождает новые переживания и обогащается новыми оттенками. Поэт с некоторым удивлением замечает, что ему «грустно и легко», «печаль» «светла», «унынье» «Ничто не мучит, не тревожит…». Стершиеся метафоры, перифразы, эпитеты, поэтические формулы и весь привычный элегический словарь («мгла», «унынье», «печаль», «тревожит») неожиданно оживают, становятся свежими, способными нести новое эмоциональное содержание, которое закрепляется в необычных поэтических сращениях: «грустно и легко», «печаль моя светла». Контрастные чувства сливаются и становятся нераздельными. Поэт примирил противоречия в душе, гармонизировал их и передал гармонические отношения героя с миром. После Пушкина эти, казалось бы, странные сочетания стали обозначать сложные переживания, связанные с большими чувствами, остающимися неосуществимыми. (вернуться)

3. Жил на свете рыцарь бедный… – дата создания: январь—июнь 1829, опубл.: «Современник» 1837, т. V, стр. 220—221.
Стихотворение, названное Пушкиным в одном из автографов «Легенда», в сокращённом виде было включено в драму «Сцены из рыцарских времён».
«Стихотворение А. С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный…» в своём богатом культурно-историческом плане представляет собой реминисценцию не только библейскую, но и западно-средневековую, о чём было отмечено выше. В сущности, по жанру, оно представляет собой балладу, в данном случае характеризующуюся легендарным началом. Генезис сюжета баллады восходит к переводной религиозно-дидактической литературе, в частности, к сборнику «Великое зерцало», в котором «отводилось большое место прославлению Богоматери». Сюжет новеллы, повествующий об избавлении юноши-воина от «искушения скверного» благодаря Богоматери, Пушкин и перерабатывает в своей балладе. Кусков, В. В. История древнерусской литературы / В. В. Кусков. — Изд. 6-е, испр. и доп. — М.: Высшая школа, 1998. — С. 194. (вернуться)

4. Ave, Mater Dei – Радуйся, Матерь Божия (лат.). (вернуться)

5. Lumen coelum, sancta Rosa! – Свет небес, святая Роза (лат.). (вернуться)

6. Зимнее утро («Мороз и солнце; день чудесный…») – дата создания: 3 ноября 1829, опубл.: «Царское Село». Альманах на 1830 год. СПб., стр. 1—2.
Написано в Старицком уезде Тверской губ., в селе Павловском П. И. Вульфа, дяди друзей Пушкина. Поэт гостил у него по дороге из Москвы (после возвращения из Арзрума) в Петербург.
В первоначальном черновике последний стих 4-й строфы читался: «Коня черкасского запречь». Он был заменен окончательным вариантом — «Кобылку бурую запречь», — что характеризует работу Пушкина по созданию реалистического стиля.
«Зимнее утро» наполнено светом, радостью при виде нового родившегося дня, открывающего необозримые дали и красоту неброской, скудной («поля пустые», «леса, недавно столь густые») северной зимней природы, полной, однако, простого и тихого очарования. С неподражаемой грацией, изящным лукавством Пушкин, «грустно очарованный» «девственной красой», пишет стихотворное признание в легкой влюбленности. (вернуться)

7. Аврора – (устар., трад.-поэт.) утренняя заря.
(мифол.) богиня утренней зари в древнеримской мифологии. (вернуться)

8. «Я вас любил: любовь ещё, быть может…» – дата создания: 1829, опубл. впервые — в альманахе «Северные цветы на 1830 год», СПб., 1829, с. 104 отдела «Поэзия». Вошло в «Стихотворения А. Пушкина», часть третья, 1832, стр. 24, в отдел стихотворений 1829 г.
Датируется не позднее ноября 1829. Автографа не сохранилось. Под обозначением «Я вас любил» и с датой «1829» вошло в списки стихотворений, предназначаемых для печати, составленные не позднее середины сентября 1831 г. (ПД №№ 515 и 716; см. «Рукою Пушкина», стр. 256 и 260). Включено в цензурную рукопись третьей части «Стихотворений А. Пушкина»—ПД № 420, л. 13 (ЦР). Первопечатный текст исправлен здесь в окончательный. Включено в рукопись 1836 г.—ЛБ № 2393, л. 92.
Это посвящение Анне Алексеевне Андро-Олениной (11.08.1808 — 18.12.1888), графине де Ланжерон, возлюбленной Пушкина в 1828-29 гг. К ней также обращены его стихотворения «Ты и вы», «Её глаза», «Не пой, красавица, при мне», многих строф «Онегина» и др.
Подобный лирический сюжет развивался и в других стихотворениях Пушкина («Все кончено: меж нами связи нет...», «Нет, нет, не должен я, не смею, не могу...»).
Некоторые литературоведы считают, что речь идет не о конкретной биографической ситуации, а о своеобразной психологической коллизии, не раз пережитой поэтом. (вернуться)

9. «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» – дата создания: 26 декабря 1829, опубл.: «Литературная Газета» от 6 января 1830, № 2, с. 10—11.
В первой редакции элегия имела такое начало:
Кружусь ли я в толпе мятежной,
Вкушаю ль сладостный покой,
Но мысль о смерти неизбежной
Всегда близка, всегда со мной.

Стихотворение начинается вступлением, которое вводит в тему о неотступных «мечтах», касающихся жизни и смерти.
Ситуация, обрисованная Пушкиным, несколько парадоксальна: разве шумные улицы, многолюдные храмы, собрания юношей безумных – подходящие места для глубоких и важных раздумий? Если поэт и там предается мечтам, то это означает, что эти мечты овладели его душой. Вместе с тем, каждая строка парадоксальной строфы снимает парадокс: эпитеты подчеркивают самое характерное в тех явлениях, о которых упоминает поэт. Тем самым они скорее выступают простыми определениями, несущими объективный смысл, нежели эпитетами. Улицы на то и улицы, чтобы быть шумными, храм на то и храм, чтобы его посещали, юношам сама природа повелела быть «безумными», т. е. кипеть страстями, вдохновенно спорить, гореть желаниями, безоглядно и беспечно наслаждаться жизнью. Стало быть, начало стихотворения говорит о сложной противоречивости жизни.
Последующие строфы варьируют тему неизбежности смерти, мысль о которой неотступно преследует поэта. От общей участи всех («Мы все сойдем под вечны своды…») поэт обращается к своей судьбе (здесь снова появляется вместо лирического «мы» лирическое «я»). Гадание о часе кончины и месте упокоения сопровождается расширением и сужением жизненного пространства:
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне все б хотелось почивать.
Итак, законы мироустройства одинаковы и заранее определены: никто не избежит смерти, и каждому явлению, предмету или возрасту назначен свой жребий. Если общие законы изменить нельзя, то их надо принять. Но значит ли это, что они равнодушны к человеку, а человек равнодушен к ним? Трагизм в том и состоит, что законы природы и всего бытия неизменны и равнодушны к людям (у дуба иное временное измерение, чем у человека; ребенок только расцветает, когда старик заканчивает земной путь), а люди к этим законам неравнодушны, несмотря на их объективность. В процитированной строфе воля человека не распространяется на общий закон жизни. Бесчувственное тело, лишенное духа, становится природой и потому безразлично к своей участи, но живой человек, в котором есть дух, не лишен воли, он может и должен уметь воспользоваться ею в тех пределах, на которые не распространяется общий закон. Равнодушие мира к человеку не ведет к равнодушию человека к миру. Так появляется желание: «Но ближе к милому пределу Мне все б хотелось почивать». Закон живого человеческого бытия – знать, что тело обретет вечный покой вблизи родного гнезда, рядом с домом и с предками. Это желание связывает человека с будущим, дает возможность продлить жизнь, поставить закон жизни выше закона смерти, потому что жизнь как целое не подвластна смерти.
В последней строфе наступает перелом, и жизнь побеждает смерть:
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.
Сохраняя трагизм бытия, Пушкин в нем находит силы его преодоления и признания верховенства жизни. Начав с утверждения всевластия смерти, поэт пришел к мысли о всевластии жизни. Мироустройство таково, что смерть нельзя отменить, но жизнь, как Феникс, умирая, восстает и возрождается, и потому торжествует не смерть, а жизнь.
Раздумья над вечными вопросами бытия обостряли самосознание Пушкина и заставляли размышлять над собственной ролью в обществе и над призванием поэта вообще и своим в частности. В конце 1820-х гг. Пушкин посвятил этим темам несколько значительных стихотворений: «Дар напрасный, дар случайный…», «В часы забав иль праздной скуки…», «Поэт», «Поэт и толпа», «Поэту», «Рифма, звучная подруга…» и др.
В том же, 1828 г., когда был написан «Анчар» и когда Пушкина не покидали мрачные настроения, он написал еще одно полное безысходности стихотворение «Дар напрасный, дар случайный…», в котором сетовал на свою судьбу, наделившую его, к его несчастью, дарованием поэта, страстью и умом. Они, как писал Пушкин, не принесли ему ничего, кроме разочарований, сомнений, душевной опустошенности и тоски. (вернуться)

10. Кавказ («Кавказ подо мною. Один в вышине…») – дата создания: 20 сентября 1829, опубл.: «Литературная газета», 1831 г., № 1.
В этом и трех следующих стихотворениях («Обвал», «Делибаш» и «Монастырь на Казбеке») отражены впечатления от путешествия по Кавказу в мае — августе 1829 г. В перебелённой рукописи (утраченной после 1908 г.) вслед за заключительной строфой и датой под нею начата была еще одна строфа:
Так буйную вольность законы теснят,
Так дикое племя под властью тоскует,
Так ныне безмолвный Кавказ негодует,
Так чуждые силы его тяготят…
Будь эта строфа дописана и введена в текст — она превратила бы лирическое стихотворение с кавказским пейзажем (ср. пейзажи Кавказа в первой главе «Путешествия в Арзрум», т. 5) в стихотворение гражданское, выражающее протест против царского колониализма. (вернуться)

11. Обвал («Дробясь о мрачные скалы…») – дата создания: 1829, опубл.: 1831. Написано между 24 мая и декабрём, окончательная обработка (рукопись ПД № 115) датирована 29 и 30 октября, вероятно, 1830 г. Опубликовано: «Северные цветы на 1831 год», СПб., 1830, с. 95-96 отдела «Поэзия». Вошло без изменений в «Стихотворения А. Пушкина», часть третья, 1832, стр 9—11, в отделе стихотворений 1829 г.
Ср. «Путешествие в Арзрум», глава I (см. т. 5). (вернуться)

12. Эо́л – в древнегреческой мифологии бог ветров. Местом пребывания Эола считался остров Эолия. (вернуться)

13. «Когда твои младые лета…» – дата создания: 1829, опубл.: «Литературная Газета» 1830, № 13 от 1 марта, стр. 101. Источник: «Классика.Ру» • Датируется 1829 г., предположительно второй половиной ноября — декабрем.
По некоторым свидетельствам, стихотворение относится к графине А. Ф. Закревской (см. стихотворения Пушкина 1828 г.: «Портрет», «Наперсник», «Счастлив, кто избран своенравно…»). (вернуться)

 
 
 




 
Яндекс.Метрика
Используются технологии uCoz