|
| |
|
Николай Гаврилович Чернышевский (1828 – 1889)
ЧТО ДЕЛАТЬ?[ 1]
Из рассказов о новых людях |
Посвящается моему другу О. С. Ч.[ 2] |
Глава пятая
НОВЫЕ ЛИЦА И РАЗВЯЗКА
XVIII
А между тем, по убеждению старика Полозова, дело шло к свадьбе - при
таком обращении предполагаемой невесты с предполагаемым женихом, шло к
свадьбе! И неужели он не слышал разговоров? Правда, не вечно же вертелись у
него перед глазами дочь с предполагаемым женихом; чаще, чем в одной комнате
с ним, они сидели или ходили в другой комнате или других комнатах; но от
этого не было никакой разницы в их разговорах. Эти разговоры могли бы в ком
угодно из тонких знатоков человеческого сердца (такого, какого не бывает у
людей на самом деле) отнять всякую надежду увидеть Катерину Васильевну и
Бьюмонта повенчавшимися. Не то, чтоб они вовсе не говорили между собою о
чувствах, нет, говорили, как и обо всем на свете, но мало, и это бы еще
ничего, что очень мало, но главное, что говорили, и каким тоном! Тон был
возмутителен своим спокойствием, а содержание - ужасно своею крайне
несообразностью ни с чем на свете. Вот, например, это было через неделю
после визита, за который "очень благодарил" Бьюмонт Катерину Васильевну,
месяца через два после начала их знакомства; продажа завода была покончена,
мистер Лотер собирался уехать на другой день (и уехал; не ждите, что он
произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал
коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим
завода с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ожидать, и больше
ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции,
сами рассудите), акционеры, в том числе и Полозов, завтра же должны были
получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона,
Лотера и К очень солидная) половину денег наличными, а другую половину -
векселями на З-х месячный срок. Полозов, в удовольствии от этого, сидел за
столом в гостиной и пересматривал денежные бумаги, отчасти слушал и разговор
дочери с Бьюмонтом, когда они проходили через гостиную: они ходили вдоль
через все четыре комнаты квартиры, бывшие на улицу.
- Если женщина, девушка затруднена предрассудками, - говорил Бьюмонт
(не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), то и мужчина, - я
говорю о порядочном человеке, - подвергается от этого большим неудобствам.
Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских
отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на
предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная жизнь с
человеком такого характера, как ее жених.
- Но если, m-r Бьюмонт, ее отношения к этому человеку и до его
предложения имели будничный характер, это все-таки представляет ей и ему
некоторую гарантию, что они останутся довольны друг другом.
- Некоторую - да; но все-таки было бы гораздо вернее, если б испытание
было полнее и многостороннее. Она все-таки не знает по опыту характера
отношений, в которые вступает: от этого свадьба для нее все-таки страшный
риск. Так для нее; но от этого и для порядочного человека, за которого она
выходит, то же. Он вообще может судить, будет ли он доволен: он близко знает
женщин разного характера, он испытал, какой характер лучше для него. Она -
нет.
- Но она могла наблюдать жизнь и характеры в своем семействе, в
знакомых семействах; она могла много думать.
- Все это прекрасно, но недостаточно. Ничто не может заменить личного
опыта.
- Вы хотите, чтобы замуж выходили только вдовы? - смеясь сказала
Катерина Васильевна.
- Вы выразились очень удачно. Только вдовы. Девушкам должно быть
запрещено выходить замуж.
- Это правда, - серьезно сказала Катерина Васильевна.
Полозову сначала было дико слышать такие разговоры или доли разговоров,
выпадавшие на его слух. Но теперь он уже попривык и думал:"Что ж, я сам
человек без предрассудков. Я занялся торговлей, женился на купчихе".
На другой день эта часть разговора, - ведь это был лишь небольшой
эпизод в разговоре, шедшем вообще вовсе не о том, а обо всяких других
предметах, - эта часть вчерашнего разговора продолжалась таким образом:
- Вы рассказывали мне историю вашей любви к Соловцову. Но что это
такое? Это было...
- Сядем, если для вас все равно. Я устала ходить.
- Хорошо... ребяческое чувство, которое не дает никакой гарантии. Это
годится для того, чтобы шутить, вспоминая, и грустить, если хотите, потому
что здесь есть очень прискорбная сторона. Вы спаслись только благодаря
особенному, редкому случаю, что дело попало в руки такого человека, как
Александр.
- Кто?
- Матвеич Кирсанов, - дополнил он, будто не останавливался на одном
имени "Александр": - без Кирсанова вы погибали от чахотки или от негодяя.
Можно было вывести из этого основательные мысли о вреде положения, которое
занимали вы в обществе. Вы их и вывели. Все это прекрасно, но все это только
сделало вас более рассудительным и хорошим человеком, а еще нисколько не
дало вам опытности в различении того, какого характера муж годится для вас.
Не негодяй, а честный человек - вот только, что могли вы узнать. Прекрасно.
Но разве всякая порядочная женщина может остаться довольна, какого бы
характера ни был выбранный ею человек, лишь бы только был честный? Нужно
более точное знание характеров и отношений, то есть нужна совершенно другая
опытность. Мы вчера решили, что, по вашему выражению, замуж должны выходить
только вдовы. Какая же вы вдова?
Все это было говорено Бьюмонтом с каким-то неудовольствием, а последние
слова отзывались прямо досадою.
- Это правда, - сказала несколько уныло Катерина Васильевна: - но
все-таки я не могла же обманывать.
- И не сумели бы, потому что нельзя подделаться под опытность, когда не
имеешь ее.
- Вы все говорите о недостаточности средств у нас, девушек, делать
основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но бывают исключительные
случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если
девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой
характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что
нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо,
больше ничего.
- Это правда. Это видно.
- И будто так трудно видеть, есть или нет необходимые для этого черты в
характере того или другого человека? Это видно из нескольких разговоров.
- Это правда. Но вы сами сказали, что это исключительный случай.
Правило не то.
- Конечно, правило не то. Но, m-r Бьюмонт, при условиях нашей жизни,
при наших понятиях и нравах нельзя желать для девушки того знания будничных
отношений, о котором мы говорим, что без него, в большей части случаев,
девушка рискует сделать неосновательный выбор. Ее положение безвыходно при
нынешних условиях. При них, пусть она будет входить в какие угодно
отношения, это тоже почти ни в коем случае не может дать ей опытности;
пользы от этого ждать нельзя, а опасность огромная. Девушка легко может в
самом деле унизиться, научиться дурному обману. Ведь она должна будет
обманывать родных и общество, скрываться от них; а от этого не далек переход
до обманов, действительно роняющих ее характер. Очень возможно даже то, что
она в самом деле станет слишком легко смотреть на жизнь. А если этого не
будет, если она останется хороша, то ее сердце будет разбито. А между тем
она все-таки почти ничего не выиграет в будничной опытности, потому что эти
отношения, такие опасные для ее характера или такие мучительные для ее
сердца, все такие эффектные, праздничные, а не будничные. Вы видите, что
этого никак нельзя советовать при нашей жизни.
- Конечно, Катерина Васильевна; но именно потому и дурна наша жизнь.
- Разумеется, мы в этом согласны.
Что это такое? Не говоря уже о том, что это черт знает что такое со
стороны общих понятий, но какой смысл это имело в личных отношениях? Мужчина
говорит: "я сомневаюсь, будете ли вы хорошею женою мне". А девушка отвечает:
"нет, пожалуйста, сделайте мне предложение". - Удивительная наглость! Или,
может быть, это не то? Может быть, мужчина говорит: "о том, что я с вами
буду счастлив, нечего мне рассуждать; но будьте осторожны, даже выбирая
меня. Вы выбрали, - но я прошу вас думайте, думайте еще. Это дело слишком
важное. Даже и мне, хоть я вас очень люблю, не доверяйтесь без очень
строгого и внимательного разбора". И, может быть, девушка отвечает: - "Друг
мой, я вижу, что вы думаете не о себе, а обо мне. Ваша правда, мы жалкие,
нас обманывают, нас водят с завязанными глазами, чтобы мы обманывались. Но
за меня вы не бойтесь: меня вы не обманываете. Мое счастье верно. Как вы
спокойны за себя, так и я за себя".
- Я одному удивляюсь, - продолжал Бьюмонт на следующий день (они опять
ходили вдоль по комнатам, из которых в одной сидел Полозов): - я одному
удивляюсь, что при таких условиях еще бывают счастливые браки.
- Вы говорите таким тоном, будто досадуете на то, что бывают счастливые
браки, - смеясь отвечала Катерина Васильевна; она теперь, как заметно, часто
смеется таким тихим, но веселым смехом.
- А в самом деле, они могут наводить на грустные мысли, вот какие: если
при таких ничтожных средствах судить о своих потребностях и о характерах
мужчин, девушки все-таки довольно часто умеют делать удачный выбор, то какую
же светлость и здравость женского ума показывает это! Каким верным, сильным,
проницательным умом одарена женщина от природы! И этот ум остается без
пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает его,
а история человечества пошла бы в десять раз быстрее, если бы этот ум не был
опровергаем и убиваем, а действовал бы.
- Вы панегирист[3] женщин, m-r Бьюмонт; нельзя ли объяснять это проще, -
случаем?
- Случай! Сколько хотите случаев объясняйте случаем; но когда случаи
многочисленны, вы знаете, кроме случайности, которая производит часть их,
должна быть и какая-нибудь общая причина, от которой происходит другая
часть. Здесь нельзя предположить никакой другой общей причины, кроме моего
объяснения: здравость выбора от силы и проницательности ума.
- Вы решительно мистрисс Бичер-Стоу[4] по женскому вопросу, m-r Бьюмонт.
Та доказывает, что негры - самое даровитое из всех племен, что они выше
белой расы по умственным способностям.
- Вы шутите, а я вовсе нет.
- Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что я не преклоняюсь перед
женщиною? Но примите в извинение хотя трудность стать на колени перед самой
собою.
- Вы шутите, а я серьезно досадую.
- Но не на меня же? Я нисколько не виновата в том, что женщины и
девушки не могут делать того, что нужно по вашему мнению. Впрочем, если
хотите, и я скажу вам свое серьезное мнение - только не о женском вопросе, я
не хочу быть судьею в своем деле, а собственно о вас, m-r Бьюмонт. Вы
человек очень сдержанного характера, и вы горячитесь, когда говорите об
этом. Что из этого следует? То, что у вас должны быть какие-нибудь личные
отношения к этому вопросу. Вероятно, вы пострадали от какой-нибудь ошибки в
выборе, сделанной девушкою, как вы называете, неопытною.
- Может быть, я, может быть, кто-нибудь другой, близкий ко мне. Однако
подумайте, Катерина Васильевна. А это я скажу, когда получу от вас ответ. Я
через три дня попрошу у вас ответ.
- На вопрос, который не был предложен? Но разве я так мало знаю вас,
чтобы мне нужно было думать три дня? - Катерина Васильевна остановилась,
положила руку на шею Бьюмонту, нагнула его голову к себе и поцеловала его в
лоб.
По всем бывшим примерам, и даже по требованию самой вежливости,
Бьюмонту следовало бы обнять ее и поцеловать уже в губы; но он не сделал
этого, а только пожал ее руку, спускавшуюся с его головы.
- Так, Катерина Васильевна; но все-таки, подумайте.
И они опять пошли.
- Но кто ж вам сказал, Чарли, что я не думала об этом гораздо больше
трех дней? - отвечала она, не выпуская его руки.
- Так, конечно, я это видел; но все-таки, я вам скажу теперь, - это уже
секрет; пойдем в ту комнату и сядем там, чтоб он не слышал.
Конец этого начала происходил, когда они шли мимо старика: старик
видел, что они идут под руку, чего никогда не бывало, и подумал: "Просил
руки, и она дала слово. Хорошо".
- Говорите ваш секрет, Чарли; отсюда папа не будет слышно.
- Это кажется смешно, Катерина Васильевна, что я будто все боюсь за
вас; конечно, бояться нечего. Но вы поймете, почему я так предостерегаю вас,
когда я вам скажу, что у меня был пример. Конечно, вы увидите, что мы с вами
можем жить. Но ее мне было жаль. Столько страдала и столько лет была лишена
жизни, какая ей была нужна. Это жалко. Я видел своими глазами. Где это было,
все равно, положим, в Нью-Йорке, в Бостоне, Филадельфии, - вы знаете, все
равно; она была очень хорошая женщина и считала мужа очень хорошим
человеком. Они были чрезвычайно привязаны друг к другу. И однако ж ей
пришлось много страдать. Он был готов отдать голову за малейшее увеличение
ее счастья. И все-таки она не могла быть счастлива с ним. Хорошо, что это
так кончилось. Но это было тяжело для нее. Вы этого не знали, потому я еще
не имею вашего ответа.
- Я могла от кого-нибудь слышать этот рассказ?
- Может быть.
- Может быть, от нее самой?
- Может быть.
- Я еще не давала тебе ответа?
- Нет.
- Ты знаешь его?
- Знаю, - сказал Бьюмонт, и началась обыкновенная сцена, какой следует
быть между женихом и невестою, с объятиями.
XIX
На другой день, часа в три, Катерина Васильевна приехала к Вере
Павловне.
- Я венчаюсь послезавтра. Вера Павловна, - сказала она входя: - и нынче
вечером привезу к вам своего жениха.
- Конечно, Бьюмонта, от которого вы так давно сошли с ума?
- Я? сходила с ума? Когда все это было так тихо и благоразумно.
- Очень верю, что с ним вы говорили тихо и благоразумно; но со мною -
вовсе нет.
- Будто? Это любопытно. Но вот что еще любопытнее: он очень вас любит,
вас обоих, но вас, Вера Павловна, еще гораздо больше, чем Александра
Матвеича.
- Что ж тут любопытного? Если вы говорили ему обо мне хоть с тысячною
долею того восторга, как мне о нем, то, конечно...
- Вы думаете, он знает вас через меня? Вот в том и дело, что не через
меня, а сам, и гораздо больше, чем я.
- Вот новость! Как же это?
- Как? Я вам сейчас скажу. Он с самого первого дня, как приехал в
Петербург, очень сильно желал увидеться с вами; но ему казалось, что лучше
будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один а
с невестою или женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею,
нежели одного. Вы видите, что наша свадьба произошла из его желания
познакомиться с вами.
- Жениться на вас, чтобы познакомиться со мною!
- На мне! Кто ж говорил, что на мне он женится для вас? О нет, мы с ним
венчаемся, конечно, не из любви к вам. Но разве мы с ним знали друг о друге,
что мы существуем на свете, когда он ехал в Петербург? А если б он не
приехал, как же мы с ним познакомились бы? А в Петербург он ехал для вас.
Какая ж вы смешная!
- Он лучше говорит по-русски, нежели по-английски, говорили вы? - с
волнением спросила Вера Павловна.
- По-русски, как я; и по-английски, как я.
- Друг мой, Катенька, как же я рада! - Вера Павловна бросилась обнимать
свою гостью. - Саша, иди сюда! Скорее, скорее!
- Что, Верочка? Здравствуйте, Катерина Ва...
Он не успел договорить ее имени, - гостья уже целовала его.
- Ныне Пасха, Саша; говори же Катеньке: воистину воскресе.
- Да что ж это?
- Садись, она расскажет, я и сама ничего не знаю порядком. Довольно,
нацеловались, - и при мне! Рассказывай, Катенька.
XX
Вечером, конечно, было еще больше гвалта. Но когда восстановился
порядок, Бьюмонт, по требованию своих новых знакомых рассказывая свою жизнь,
начал прямо с приезда в Соединенные Штаты. "Как только я приехал, - говорил
он, - я стал заботиться о том, чтобы поскорее получить натурализацию. Для
этого надобно было сойтись с кем-нибудь, - с кем же? - конечно с
аболиционистами. Я написал несколько статей в "Tribune"[5] о влиянии
крепостного права на все общественное устройство России. Это был недурной
новый аргумент аболиционистам против невольничества в южных штатах, и я
сделался гражданином Массачусетса. Вскоре по приезде я все через них же
получил место в конторе одного из немногих больших торговых домов их партии
в Нью-Йорке". Далее шла та самая история, которую мы уж знаем. Значит, по
крайней мере, эта часть биографии Бьюмонта не подлежит сомнению.
XXI
В тот же вечер условились: обоим семействам искать квартир, которые
были бы рядом. В ожидании того, пока удобные квартиры отыскались и
устроились, Бьюмонты прожили на заводе, где, по распоряжению фирмы, была
отделана квартира для управляющего. Это удаление за город могло считаться
соответствующим путешествию, в которое отправляются молодые по прекрасному
английскому обычаю, распространяющемуся теперь во всей Европе.
Когда, месяца через полтора, две удобные квартиры рядом нашлись и
Кирсановы поселились на одной, Бьюмонты на другой, старик Полозов предпочел
остаться на заводской квартире, простор которой напоминает ему, хотя в
слабой степени, прежнее его величие. Приятно было остаться ему там и потому,
что он там был почетнейшим лицом на три-четыре версты кругом: нет числа
признакам уважения, которыми он пользовался у своих и окрестных приказчиков,
артельщиков и прочей подгородной братии, менее высокой и несколько более
высокой заводских и фабричных приказчиков по положению в обществе; и почти
нет меры удовольствию, с каким он патриархально принимал эти признаки общего
признавания его первым лицом того околотка. Зять почти каждый день поутру
приезжал на завод, почти каждый день приезжала с мужем дочь. На лето они и
вовсе переселялись (и переселяются) жить на заводе, заменяющем дачу. А в
остальное время года старик, кроме того, что принимает по утрам дочь и зятя
(который так и остается северо-американцем), часто, каждую неделю и чаще,
имеет наслаждение принимать у себя гостей, приезжающих на вечер с Катериною
Васильевною и ее мужем, - иногда только Кирсановых, с несколькими молодыми
людьми, - иногда общество более многочисленное: завод служит обыкновенною
целью частых загородных прогулок кирсановского и бьюмонтского кружка.
Полозов очень доволен каждым таким нашествием гостей, да и как же иначе? ему
принадлежит роль хозяина, не лишенная патриархальной почтенности.
XXII
Каждое из двух семейств живет по-своему, как больше нравится которому.
В обыкновенные дни на одной половине больше шума, на другой больше тишины.
Видятся как родные, иной день и по десять раз, но каждый раз на одну, на две
минуты; иной день, почти целый день одна из половин пуста, ее население на
другой половине. Это все как случится. И когда бывают сборища гостей, опять
тоже как случится: иногда двери между квартирами остаются заперты, потому
что двери, соединяющие зал одной с гостиною другой, вообще заперты, а
постоянно отперта только дверь между комнатою Веры Павловны и Катерины
Васильевны, - итак, иногда двери, которыми соединяются приемные комнаты,
остаются заперты; это, когда компания не велика. А когда вечер многолюден,
эти двери отворяются, и тогда уж гостям неизвестно, у кого они в гостях, - у
Веры Павловны или у Катерины Васильевны; да и хозяйки плохо разбирают это.
Можно разве сделать такое различие: молодежь, когда сидит, то сидит более на
половине Катерины Васильевны, когда не сидит, то более на половине Веры
Павловны. Но ведь молодежь нельзя считать за гостей, - это свои люди, и Вера
Павловна без церемонии гоняет их к Катерине Васильевне: "Мне вы надоели,
господа; ступайте к Катеньке, ей вы никогда не надоедите. И отчего вы с ней
смирнее, чем со мной? Кажется, я постарше". - "И не беспокойтесь, мы больше
любим ее, чем вас". - "Катенька, за что они больше любят тебя, чем меня?" -
"От меня меньше достается им, чем от тебя". - "Да, Катерина Васильевна
обращается с нами, как с людьми солидными, и мы сами зато солидны с ней".
Недурен был эффект выдумки, которая повторялась довольно часто в прошлую
зиму в домашнем кругу, когда собиралась только одна молодежь и самые близкие
знакомые: оба рояля с обеих половин сдвигались вместе; молодежь бросала
жребий и разделялась на два хора, заставляла своих покровительниц сесть одну
за один, другую за другой рояль, лицом одна прямо против другой; каждый хор
становился за своею примадонною, и в одно время пели: Вера Павловна с своим
хором: "La donna е mobile", а Катерина Васильевна с своим хором "Давно
отвергнутый тобою"[6], или Вера Павловна с своим хором какую-нибудь песню
Лизетты из Беранже[7], а Катерина Васильевна с своим хором "Песню о
Еремушке"[8]. В нынешнюю зиму вошло в моду другое: бывшие примадонны
общими силами переделали на свои нравы "Спор двух греческих философов об
изящном"[9]. Начинается так: Катерина Васильевна, возводя глаза к небу и
томно вздыхая, говорит: "Божественный Шиллер, упоение души моей!" Вера
Павловна с достоинством возражает: "Но прюнелевые ботинки магазина Королева
так же прекрасны", - и подвигает вперед ногу. Кто из молодежи засмеется при
этом состязании, ставится в угол; под конец состязания из 10-12 человек
остаются только двое-трое, слушающие не из углов. Но непомерный восторг
производится тем, когда обманом приведут к этой сцене Бьюмонта и отправляют
его в угол.
Что еще? Швейные, продолжая сживаться, продолжают существовать; их
теперь уж три; Катерина Васильевна давно устроила свою; теперь много
заменяет Веру Павловну в ее швейной, а скоро и вовсе должна будет заменить
потому что в нынешнем году Вера Павловна, - простите ее, - действительно,
будет держать экзамен на медика, и тогда ей уж вовсе некогда будет
заниматься швейною. "Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным: как
они стали бы развиваться", говорит иногда Вера Павловна. Катерина Васильевна
ничего не отвечает на это, только в глазах ее сверкает злое выражение.
"Какая ты горячая, Катя; ты хуже меня, - говорит Вера Павловна. - А хорошо,
что у твоего отца все-таки что-нибудь есть; это очень хорошо". - "Да,
Верочка, это хорошо, все-таки спокойнее за сына (следовательно, нее есть
сын). "Впрочем, Катя, ты меня заставила, не знаю о чем думать. Мы проживем
тихо и спокойно". Катерина Васильевна молчит. - "Да, Катя, ну, для меня
скажи: да..." Катерина Васильевна смеется. "Это не зависит от моего "да" или
"нет", а потому, в удовольствие тебе скажу: да, мы проживем спокойно".
И в самом деле, они все живут спокойно. Живут ладно и дружно, и тихо и
шумно, и весело и дельно. Но из этого еще не следует, чтобы мой рассказ о
них был кончен, нет. Они все четверо еще люди молодые, деятельные; и если их
жизнь устроилась ладно и дружно, хорошо и прочно, то от этого она нимало не
перестала быть интересною, далеко нет, и я еще имею рассказать о них много,
и ручаюсь, что продолжение моего рассказа о них будет гораздо любопытнее
того, что я рассказывал о них до сих пор.
XXIII
Они живут весело и дружно, работают и отдыхают, и наслаждаются жизнью,
и смотрят на будущее если не без забот, то с твердою и совершенно
основательной уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет. Так прошло у
них время третьего года и прошлого года, так идет у них и нынешний год, и
зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера Павловна
спрашивала: "да будет ли еще хоть один морозный день, чтобы хоть еще раз
устроить зимний пикник?", и никто не мог отвечать на ее вопрос, только день
проходил за днем, все оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника
уменьшалась. Но вот, наконец! Когда уж была потеряна надежда, выпал снег,
совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким морозом; небо
светлое, вечер будет отличный, - пикник! пикник! наскоро, собирать других
некогда, - маленький без приглашений.
Вечером покатились двое саней. Одни сани катились с болтовней и
шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город, запели
во весь голос, и что запели!
. . . . . . . . . . . .
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
- Родной батюшка грозен
И немилостив ко мне:
Не велит поздно гулять,
С холостым парнем играть,
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца...[10]
Нечего сказать, отыскали песню! Да это ли только? то едут шагом,
отстают на четверть версты, и вдруг пускаются вскачь, обгоняют с криком и
гиканьем, и когда обгоняют, бросаются снежками в веселые, но не буйные сани.
Небуйные сани после двух-трех таких обид решили защищаться. Пропустивши
вперед буйные сани, нахватали сами пригоршни молодого снега, осторожно
нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные сани опять поехали
шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого
вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с гвалтом
и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный отпор сюрпризом, но
что это? буйные сани берут вправо, через канавку, - им все нипочем, -
проносятся мимо в пяти саженях: "да, это она догадалась, схватила вожжи
сама, стоит и правит", говорят небуйные сани: -"нет, нет, догоним! отомстим!
Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? - "Догоним!" с восторгом говорят
небуйные сани, - "нет", с отчаянием говорят они, "догоним", с новым
восторгом. - "Догонят!" с отчаянием говорят буйные сани, - "не догонят!" с
восторгом говорят они. - Догонят или не догонят?
На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты; на буйных четыре
человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
- Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть
вас, - говорит она с площадки заводского подъезда: - господа, помогите же
дамам выйти из саней, - прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
Скорее, скорее в комнаты? мороз нарумянил всех!
- Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не старик! Катерина
Васильевна, что это вы наговорили мне про него, будто он старик? он еще
будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? - говорит дама буйных
саней.
- Буду, - говорит Полозов, уже очарованный тем, что она ласково
погладила его седые бакенбарды.
- Дети, позволяете ему волочиться за мною?
- Позволяем, - говорит один из молодежи.
- Нет, нет! - говорят трое других. Но что ж это дама буйных саней вся в
черном? Траур это, или каприз?
- Однако я устала, - говорит она и бросается на турецкий диван, идущий
во всю длину одной стены зала. - Дети, больше подушек! да не мне одной! и
другие дамы, я думаю, устали.
- Да, вы и нас измучили, - говорит Катерина Васильевна.
- Как меня разбила скачка за вами по ухабам! - говорит Вера Павловна.
- Хорошо, что до завода оставалась только одна верста! - говорит
Катерина Васильевна.
Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
- Вы недогадливы! Да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы встали, как
я; тогда ухабы - ничего.
- Даже и мы порядочно устали, - говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов.
Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку
Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки.
Но по лицу дамы в трауре[11] пробежала тень, на один миг, так что никто не
заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал
всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
- Mesdames, ваши истории очень любопытны, но я ничего хорошенько не
слышала, знаю только, что они и трогательны, и забавны, и кончаются
счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
- Он хозяйничает, приготовляет закуску; это его всегда занимает, -
сказала Катерина Васильевна.
- Ну, бог с ним в таком случае. Расскажите же, пожалуйста. Только
коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
- Я буду рассказывать очень коротко, - сказала Вера Павловна: -
начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть они рассказывают.
Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
- Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать ли их теперь
же?
- Нет, теперь они могут слушать.
Вера Павловна начала свою историю.
. . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю! И бросается на колена,
и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!
. . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Браво, Вера Павловна! "брошусь в окно!" браво, господа! - дама в
трауре захлопала в ладоши. По этой команде молодежь оглушительно
зааплодировала и закричала "браво" и "ура".
- Что с вами? Что с вами? - с испугом сказала Катерина Васильевна через
две-три минуты.
- Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов[12] уже
несет. Благодарю, Мосолов; - она взяла воду, принесенную тем молодым ее
спутником, который прежде отходил к окну, - видите, как я его выучила, все
вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
- Нет, я устала, - сказала она минут через пять, спокойно вставая с
дивана. - Мне надобно отдохнуть, уснуть час-полтора. Видите, я без
церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
- Позвольте, отчего ж мне не заняться этим? - сказала Катерина
Васильевна.
- Стоит ли беспокоиться?
- Вы нас покидаете? - сказал один из молодежи, принимая трагическую
позу: - если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собою кинжалы. А теперь нам
нечем заколоться.
- Подадут закуску, заколемся вилками! - с восторгом неожиданного
спасения произнес другой.
- О, нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, -
с такою же торжественностью произнесла дама в трауре: - утешьтесь, дети мои.
Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
Мосолов положил подушку на стол. Дама в трауре стала у стола в
величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
Молодежь приложилась к руке.
Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
- Бедная! - проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все трое
остальные, бывшие в небуйных санях.
- Молодец она! - проговорили трое молодых людей.
- То-то ж! - самодовольно сказал Мосолов.
- Ты давно с нею знаком?
- Года три.
- А его хорошо знаешь?
- Хорошо. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, - прибавил он, обращаясь к
ехавшим на небуйных санях: - это только оттого, что она устала.
Вера Павловна сомнительно переглянулась с мужем и Бьюмонтом и покачала
головной.
- Рассказывайте! устала! - сказал Кирсанов.
- Уверяю вас. Устала, только. Уснет, и все пройдет, -
равнодушно-успокоительным тоном повторил Мосолов.
Минут через десять Катерина Васильевна возвратилась.
- Что? - спросили шесть голосов. Мосолов не спрашивал.
- Легла спать и уж задремала, теперь, вероятно, уже спит.
- Ведь я ж вам говорил, - сказал Мосолов. - Пустяки.
- Все-таки бедная! - сказала Катерина Васильевна. - Будем при ней
врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
- Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, - сказал Мосолов: -
мы можем петь, танцевать, кричать; она спит очень крепко.
-----
Если спит, если пустяки, то что ж, в самом деле? Расстраивающее
впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло,
забылось, - не совсем, но почти. Вечер без нее понемножку направлялся,
направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде, и вовсе направился,
пошел весело.
Весело, но не вполне. По крайней мере, дамы раз пять-шесть
переглядывались между собою с тяжелою встревоженностью. Раза два Вера
Павловна украдкою шепнула мужу: "Саша, что если это случится со мною?"
Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: "нет,
Верочка, с тобою этого не может случиться". - "Не может? Ты уверен?" - "Да".
И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою мужу: "со мною этого не
может быть Чарли? В первый раз Бьюмонт только улыбнулся, не весело и не
успокоительно; во второй тоже нашелся: "по всей вероятности, не может; по
всей вероятности".
-----
Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А
вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли,
пели. Она спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя
помешать, в самом деле: комната, в которой она улеглась, очень далеко от
зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на
совершенно другой половине квартиры.
-----
Итак, вечер совершенно поправился. Молодежь, по обыкновению, то
присоединялась к остальным, то отделялась, то вся, то не вся; раза два
отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него и от серьезного
разговора Вера Павловна.
Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею, но не очень
много.
-----
Сидели все вместе.
- Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? - спросил тот из
молодежи, который принимал трагическую позу.
- Более дурно, чем хорошо, - сказала Вера Павловна.
- Почему ж, Верочка? - сказала Катерина Васильевна.
- Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, - сказал Бьюмонт.
- Вещь неизбежная, - подтвердил Кирсанов.
- Отлично дурно, следовательно, отлично, - решил спрашивавший.
Остальные трое его товарищей кивнули головами и сказали: "браво,
Никитин".
-----
Молодежь сидела в стороне.
- Я его не знал[13], Никитин; а ты, кажется, знал? - спросил Мосолов.
- Я тогда был мальчишкою. Видал.
- А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду они говорят? не
прикрашивают по дружбе?
- Нет.
- И после того, его не видели?
- Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
- В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не
встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
- Нет.
- Пора бы ему вернуться.
- Да.
- Какая фантазия пришла мне в голову, - сказал Никитин: - вот бы пара с
нею.
- Господа, идите кто-нибудь петь со мною, - сказала Вера Павловна: -
даже двое охотников? Тем лучше.
Остались Мосолов и Никитин.
- Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, - сказал Мосолов. -
Как ты думаешь, она спит?
- Нет.
- Только не говори. Ей можешь потом сказать, когда познакомишься
побольше. Другим - никому. Она не любит.
-----
Окна квартиры были низко.
- Вот, конечно, это окно, где огонь? - Мосолов посмотрел. - Оно.
Видишь?
Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она
облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову,
закрывая висок и часть волос. Правая рука лежала на столе, и пальцы ее
приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо
дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой.
Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
- И все время так, Мосолов?
- Видишь. Однако иди, а то простудимся. И то уж четверть часа стоим.
- Какой ты бесчувственный! - сказал Никитин, пристально посмотрев на
глаза товарища, когда проходили мимо ревербера[14] через переднюю.
- Причувствовался, братец. Это тебе впервой.
Подавали закуску.
- А славная должна быть водка, - сказал Никитин; - да какая же крепкая!
Дух захватывает!
- Эх, девчонка! и глаза покраснели! - сказал Мосолов.
Все принялись стыдить Никитина. "Это только оттого, что я поперхнулся,
а то я могу пить", - оправдывался он. Стали справляться, сколько часов.
Только еще одиннадцать, с полчаса можно еще поболтать, успеем.
Через полчаса Катерина Васильевна пошла будить даму в трауре. Дама
встретила ее на пороге, потягиваясь после сна.
- Хорошо вздремнули?
- Отлично.
- И как чувствуете себя?
- Превосходно. Я ж вам говорила, что пустяки: устала, потому что много
дурачилась. Теперь буду солиднее.
Но нет, не удалось ей быть солидною. Через пять минут она уж
очаровывала Полозова и командовала молодежью, и барабанила марш или что-то в
этом роде черенками двух вилок по столу. Но торопила ехать, а другие,
которым уж стало вовсе весело от ее возобновляющегося буйства, не спешили.
- Готовы лошади? - спросила она, вставая из-за закуски.
- Нет еще, только велели запрягать.
- Несносные! Но если так. Вера Павловна, спойте мне что-нибудь: мне
говорили, у вас хороший голос.
Вера Павловна пропела что-то.
- Я вас буду часто просить петь, - сказала дама в трауре.
- Теперь вы, теперь вы! - пристали к ней все.
Но не успели пристать, как она уже села за рояль.
- Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это мне не остановка, мне
ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас, я пою
только для детей. Дети мои, не смейтесь над матерью! - а сама брала аккорды,
подбирая аккомпанемент: - дети, не сметь смеяться, потому что я буду петь с
чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела:
Стонет сизый...
Молодежь фыркнула при такой неожиданности, и остальная компания
засмеялась, и сама певица не удержалась от взрыва смеха но, подавив его, с
удвоенною визгливостью продолжала:
...голубочек,
Стонет он и день и ночь:
Его миленький дружо...[15]
но на этом слове голос ее в самом деле задрожал и оборвался. "Не выходит - и
прекрасно, что не выходит, это не должно выходить - выйдет другое, получше;
слушайте, дети мои, наставление матери: не влюбляйтесь и знайте, что вы не
должны жениться". Она запела сильным, полным контральто:
Много красавиц в аулах у нас,
Звезды сияют во мраке их глаз;
Сладко любить их - завидная доля!
Но, -
это "но", глупо, дети, -
Но веселей молодецкая воля,
не в том возражение, - это возражение глупо, - но вы знаете, почему:
Не женися, молодец!
Слушайся меня![16]
Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться
можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети.
Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я
старуха. Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая
беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком,
подходит мой жених; он бедный, а я богатая, дочь барона, лорда; но я его
очень люблю, и я ему пою:
Красив Брингала брег крутой
И зелен лес кругом;
Мне с другом там приют дневной
потому что я знаю, днем он прячется, и каждый день меняет свой приют, -
Милей, чем отчий дом;
впрочем, отчий-то дом был не слишком мил и в самом деле. Так я пою ему: я
уйду с тобою. Как вы думаете, что он мне отвечает?
Ты хочешь, дева, быть моей,
Забыть свой род и сан,
потому что ведь я знатная, -
Но прежде отгадать сумей,
Какой мне жребий дан.
"Ты охотник?" говорю я. - "Нет". - "Ты браконьер?" - "Почти угадала",
говорит он, -
Как мы сберемся, дети тьмы, -
потому что ведь мы с вами, дети, mesdames и messieurs, очень дурные люди, -
То должно нам, поверь,
Забыть, кто прежде были мы.
Забыть, кто мы теперь.
поет он. - "Давно отгадала, - говорю я: - ты разбойник"; что ж, это правда,
он разбойник - да? он разбойник. Что ж отвечает он, господа? "видишь,
говорит, я плохой жених тебе":
О, дева, друг недобрый я;
Глухих лесов жилец;
совершенная правда, глухих лесов, потому, говорит, не ходи со мною,
Опасна будет жизнь моя,
потому что ведь в глухих лесах звери, -
Печален мой конец, -
это неправда, дети, не будет печален, но тогда я думала и он думал; но
все-таки я отвечаю свое :
Красив Брингала брег крутой
И зелен лес кругом;
Мне с другом там приют дневной
Милей, чем отчий дом.[17]
- В самом деле, так было. Значит, мне и нельзя жалеть: мне было
сказано, на что я иду. Так можно жениться и любить, дети: без обмана; и
умейте выбирать.
Месяц встает
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
И дева ему говорит:
"Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!"[18]
в таких можно влюбляться, на таких можно жениться
(– "Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!" – шепчет одна
и жмет руку. – "Зачем я не говорила тебе этого? Теперь буду говорить",
– шепчет другая.)
– Таких любить разрешаю и благословляю, дети: Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!
совсем развеселилась я с вами, – а где веселье, там надобно пить,
Гей, шинкарочка моя,
Насипь меду й вина, –
мед только потому, что из песни слова не выкинешь, – шампанское осталось?
да? – отлично! откупоривайте.
Гей, шинкарочка моя,
Насипь меду й вина,
Та щоб моя головонька
Веселонька була!
кто шинкарка? я шинкарка:
А у шинкарки чорнi брiвки,
Кiвани пiдкiвки –19]
она вскочила, провела рукой по бровям и притопнула каблуками.
– Налила, готово! – mesdames и messieurs, и старикашка, и дети, –
берите, щоб головоньки веселоньки були!
– За шинкарку! За шинкарку!
– Благодарю! Пью свое здоровье, – и она опять была за роялем и пела:
Да разлетится горе в прах!
и разлетится, –
И в обновленные сердца
Да снидет радость без конца, –[20]
так и будет, – это видно:
Черный страх бежит как тень
От лучей, несущих день;
Свет, тепло и аромат
Быстро гонят тьму и хлад;
Запах тленья все слабей,
Запах розы все слышней...[21]
ГЛАВА ШЕСТАЯ. Перемена декораций
– В Пассаж! – сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в
трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет.
Ехала она не одна с Мосоловым; Мосолов с Никитиным сидели на передней
лавочке коляски, на козлах торчал еще третий юноша; а рядом с дамою сидел
мужчина лет тридцати. Сколько лет было даме? Неужели 25, как она говорила, а
не 20? Но это дело ее совести, если прибавляет.
– Да, мой милый, я два года ждала этого дня, больше двух лет; в то
время, как познакомилась вот с ним (она указала глазами на Никитина), я еще
только предчувствовала, но нельзя сказать, чтоб ждала; тогда была еще только
надежда, но скоро явилась и уверенность.
– Позвольте, позвольте! – говорит читатель, – и не один проницательный,
а всякий читатель, приходя в остолбенение по мере того, как соображает, – с
лишком через два года после того, как познакомилась с Никитиным?
– Так, – отвечаю я.
– Да ведь она познакомилась с Никитиным тогда же, как с Кирсановыми и
Бьюмонтами, на этом пикнике, бывшем в конце нынешней зимы?
– Совершенная правда, – отвечаю я.
– Так что ж такое? Вы начиняете рассказывать о 1865 годе?
– Так.
– Да можно ли это, помилуйте!
– Почему ж нельзя, если я знаю?
– Полноте, кто же станет вас слушать!
– Неужели вам не угодно?
– За кого вы меня принимаете? Конечно, нет.
– Если вам теперь не угодно слушать, я, разумеется, должен отложить
продолжение моего рассказа до того времени, когда вам угодно будет его
слушать. Надеюсь дождаться этого довольно скоро.
4 апреля 1863.
|
|
Источник: Николай Гаврилович Чернышевский. Что делать? Серия "Литературные памятники". – Л.: Наука, 1975.
|
|
| |
| |
| |
| |
| |
|
Н. Г. Чернышевский. Фотография В. Я. Лауфферта. 1859.
Источник: Н. Г. Чернышевский в портретах, иллюстрациях, документах Сост. О. А. Пини, А. П. Холина. –
Л.: Просвещение, 1978 г. – С. 216. |
| |
| |
|
| |
|
|
|
1."Что делать?" – роман был написан в стенах Петропавловской крепости в декабре 1862 – апреле 1863 г. Вскоре напечатанный в "Современнике", он сыграл колоссальную роль не только в художественной литературе, но и в истории русской общественно-политической борьбы.
Номера "Современника" за 1863 г., содержавшие текст романа, были изъяты, и русский читатель в течение более чем сорока лет вынужден был пользоваться либо пятью зарубежными переизданиями (1867–1898 гг.), либо же нелегальными рукописными копиями.
Только революция 1905 г. сняла цензурный запрет с романа. До 1917 г. вышло в свет четыре издания, подготовленных сыном писателя – М. Н. Чернышевским. (вернуться)
2. О. С. Ч. – Ольга Сократовна Чернышевская (рожд. Васильева, 1833–1918)
– жена Н. Г. Чернышевского с апреля 1853 г.
Некоторыми чертами живого, самостоятельного и непосредственного характера, вкусами и привычками образ Веры Павловны восходит к Ольге Сократовне. В то же время черты серьезности, возвышенности жизненных идеалов, планы трудового переустройства общества,
стремление к образованию не находят себе соответствия в реальном облике жены Чернышевского. Ее душевные качества и стремления Чернышевский постоянно преувеличивал и в сильно идеализированном виде вложил в образ своей героини.
В романе Ольга Сократовна выведена в заключении также под именем "дамы в трауре" (глава V, 23, см. прим. на стр. 857). Преувеличены и плохо обоснованы попытки некоторых современных исследователей представить Ольгу Сократовну в качестве сподвижницы революционной работы ее мужа. Важнейший материал см.: М. Н. Чернышевский. Жена Н. Г. Чернышевского. – Современник,
1925, э 1, стр. 113–126; Марианна Чернышевская. Мои воспоминания об Ольге Сократовне Чернышевской. – В кн.: Н. Г. Чернышевский. Неизданные тексты, статьи, материалы, воспоминания. Саратов, 1926, стр. 206–214; А. П. Скафтымов. Роман "Что делать?" (Его идеологический состав и общественное воздействие). Там же, стр. 92–140; В. А. Пыпина. Любовь в жизни Чернышевского. Размышления и воспоминания. (По материалам семейного архива). Пгр., 1923; Т. А. Богданович. Любовь людей шестидесятых годов. Л., 1929; В.Н. Шульгин. 1) Ольга Сократовна – жена и друг Чернышевского. – Октябрь, 1950, э 8, стр. 170–187; 2) Очерки жизни и творчества Н. Г. Чернышевского. М., 1956, стр. 67–168. (вернуться)
3. Панегири́ст – 1. Автор панегирика (ист. лит.). 2. перен., кого-чего. Неумеренный хвалитель, восторженный, безусловный поклонник кого-чего-нибудь (книжн.).
(вернуться)
4. Га́рриет Эли́забет Би́чер-Сто́у – американская писательница, автор знаменитого романа «Хижина дяди Тома».
В своих литературных произведениях она выступила горячей защитницей женского образования, женского равноправия и уничтожения рабовладельчества. (вернуться)
5. - Я написал несколько статей в "Tribune..." – эта газета выходила в
Нью-Йорке с 1841 до 1924 г., когда она слилась с газетой "Herald"; новое
название: "New York Herald Tribune". (вернуться)
6. "Давно отвергнутый тобою"... – стихотворение Некрасова (1854),
особенно ценившееся Чернышевским (см. его письмо к Некрасову 5 ноября 1856
г.: Чернышевский, т. XIV, стр. 322). Первые музыкальные переложения
относятся (по данным цитированной выше – прим. 17 – библиографии Г. К.
Иванова) к 1865 г., но весьма вероятно, что существовали до сих пор не
учтенные более ранние переложения. (вернуться)
7. ...песню Лизетты из Беранже – т. е. стихотворение "Нет, ты не
Лизетта..." в переводе В. С. Курочкина (впервые: Русский вестник, 1857,
июль, книга 2); музыкальные переложения неизвестны. (вернуться)
8. ...а Катерина Васильевна с своим хором "Песню Еремушке". –
музыкальные переложения этого стихотворения до 1871 г. неизвестны. (вернуться)
9. ...переделали на свои нравы "Спор двух греческих философов об
изящном". – "Спор древних греческих философов об изящном" Козьмы Пруткова
(Современник, 1854, э 2) представлял собою пародию на стихотворения Щербины;
музыкальные переложения неизвестны. (вернуться)
10. Выходила молода <...> Распотешу молодца. – Чернышевский цитирует
середину одного из многочисленных вариантов широко распространенной народной
песни: "Ах вы, сени мои, сени, Сени новые мои...". (вернуться)
11. ...дама буйных саней... <...> ... дама в трауре... – под этими
обозначениями Чернышевский прикровенно "изобразил свою жену: причина ее
мучительной тоски – судьба самого Чернышевского". Тем самым ясно, что
"мужчина лет тридцати", появляющийся затем c этой дамой, – сам Чернышевский,
освобожденный победоносной революцией. "Грядущая революция и является
подспудной, но основной темой конца романа", – формулирует наиболее точно Б.
Я. Бухштаб итог многолетних споров о смысле последних глав "Что делать?"
(см. его статью: Записка Чернышевского о романе "Что делать?". – Изв.
Академии наук СССР. Отделение литературы и языка, 1953, т. XII, вып. 2, стр.
161; перепечатано в несколько иной редакции в его же книге:
Библиографические разыскания по русской литературе XX века. М., 1966, стр.
117–132). (вернуться)
12. Мосолов. – М. Т. Пинаев в книге "Комментарий к роману Н. Г.
Чернышевского "Что делать?"" допускает, что выведенный в романе Мосолов
изображает реального Юрия Михайловича Мосолова (1838–1915?) – ученика
Чернышевского по Саратовской гимназии, потом видного деятеля революционного
подполья 1850–1860-х годов, одного из организаторов "Библиотеки казанских
студентов", члена "Земли и воли" (назв. книга, стр. 121–125, 147). Е. Г.
Бушканец в статье "Юрий Мосолов – персонаж романа "Что делать?""
(Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг. М., 1965) выдвинул
гипотезу, что появление персонажа с такой фамилией не случайно и что таким
образом "Чернышевский выражал своеобразный вотум доверия одному из своих
самых стойких и последовательных учеников" (назв. статья, стр. 345). Ни с
первым, ни со вторым исследователем согласиться невозможно. В романе ни в
речах Мосолова, ни в немногих словах о нем других не содержится решительно
никаких намеков такого рода. Если же согласиться с Е. Г. Бушканцем, что этим
именем Чернышевский передает на волю сигнал о доверии к Мосолову, то нельзя
будет не сделать вывод, что опытнейший и осторожнейший конспиратор
Чернышевский с головою выдает властям и себя и своего ученика. Он сообщает
тем самым через роман, что сам он революционер и что Мосолов его верный
друг. Но весь смысл борьбы Чернышевского на следствии состоял в том, чтобы
доказать, что он самый благонамеренный литератор, а совсем не "потрясователь
основ". А всеобщее оглашение имени Мосолова (равного Мосолову - персонажу
романа) не может быть расценено иначе, как предательство. Е. Г. Бушканец
полагает, что Мосолов "скромный переводчик <...> не привлекал к себе
внимания <...> III Отделения" (там же, стр. 346); на самом деле он давно (с
1856 г.) был "на заметке" у властей и не был арестован по недостатку улик.
Но уже вскоре (с сентября 1863 г.) он находился совсем близко от
Чернышевского - в Екатерининской куртине Петропавловской крепости! Если же
Чернышевскому нужно было оповестить узкий круг единомышленников о доверии к
Ю. М. Мосолову, то роман для этого – самый неудачный способ: Чернышевский
мог вполне сообщить нужное (одну фразу – "ему можно доверять!") при свидании
жене - 23 февраля, после 24 апреля, 15 сентября – или при одном из свиданий
с Пышным (Н. М. Чернышевская. Летопись ..., стр. 287, 298, 310, 313; А. Н.
Пыпин. Записка о деле Н. Г. Чернышевского. - Красный архив, 1927, т. XXII,
стр. 216); при свиданиях Чернышевскому несомненно было сообщено об аресте Ю.
М. Мосолова. Не говорю уже о том, что рассматривать употребленную в
художественном произведении фамилию в качестве документа едва ли правомерно.
Не вполне ясно, значила ли что-либо фамилия этого героя или это первое
пришедшее в голову обозначение (ср. в черновике романа: "Лицам даны имена
собственного моего изобретения", "я фамилий-то не умел придумать таких, чтоб
они были сколько-нибудь самобытным изобретением" (стр. 713).
Вообще попытки
семасиологизации фамилий действующих лиц романа не дали еще пока достаточно
убедительных результатов. Корень "Рахм", как это установлено М. С.
Альтманом, имеет в разных языках и в разных диалектах русского языка не
менее двадцати различных значений; ср.: Л. Я. Боровой. Путь слова. Очерки и
разыскания. М., 1974, стр. 209-210. Трудно соотнести фамилию Кирсанова с
одним из трех персонажей вышедшего незадолго до того романа Тургенева "Отцы
и дети", хотя внутренняя полемика с этим произведением очевидна. Натяжкой
представляется и высказанное недавно предположение: "Сама фамилия Лопухова
как бы вырастает из пренебрежительной фразы Базарова о мужике: "Ну, будет он
жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; – ну, а дальше?" (Г.
Верховский. О романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Ярославль, 1959,
стр. 11–12). (вернуться)
13. Я его не знал... – здесь и в следующих строках речь идет о
Рахметове, который скорее всего в Америке. Его возвращение непосредственно
связывается с грядущей революцией. См. о Рахметове в главе III, часть XXIX. Особенный человек. (вернуться)
14. ...проходили мимо ревербера – т. е. фонаря с вогнутым отражающим
зеркалом (франц. reverbere). (вернуться)
15. Стонет сизый голубочек <...> Его миленький дружо... – дама в трауре
поет романс И. И. Дмитриева (1760–1837), написанный в 1792 г. и неоднократно
переложенный на музыку начиная с конца XVIII в. Ее голос "задрожал и
оборвался", потому что она вспомнила о своем муже, – намек, что
Ольга Сократовна тяжело переживает арест Чернышевского.
(вернуться)
16. Много красавиц в аулах у нас <...> Но веселей молодецкая воля <...>
Не женися, молодец, слушайся меня! – сначала Чернышевский цитирует песню
Казбича из "Героя нашего времени" Лермонтова ("Бэла", 1838–1839);
музыкальные переложения относятся к более позднему, чем роман "Что делать?",
времени. Далее цитата из "Черкесской песни" из "Измаил-бея" (часть II,
строфа 9, 1832), которую и поет "дама в трауре": известны музыкальные
переложения А. А. Алябьева (1843), М. А. Балакирева (1859), В. Г.
Кастриото-Скандербек (1861), Б. А. Фитингоф-Шелля (1858), – см.: Г. К.
Иванов. Русская поэзия... Т. 1, стр. 184. (вернуться)
17. Красив Брингала брег крутой <...> Милей чем отчий дом. – Чернышевский
цитирует ст. 9–16, 53–56, 49–52 (с неточностями в ст. И, 12, 50-53) из
"Песни" Вальтера Скотта (из поэмы "Rokeby") в переводе К. Павловой
(Отечественные записки, 1840, э 5). Музыкальные переложения неизвестны.
Вполне возможно, что неточность в ст. 51 ("Опасна будет жизнь моя" вместо
"Безвестна...") сознательна: Чернышевский передает свой
разговор 1853 г. с невестой (Ольгой Сократовной – "дамой в трауре"),
предупреждавший ее об опасностях его жизни, посвященной революционной
борьбе. (вернуться)
18. Месяц встает <...> Вверяйся ты року! – Чернышевский цитирует ст.
1-8 "Песни Селимы" из "Измаил-бея" Лермонтова (часть III, строфа 15, 1832) В
строке 1 вместо "встает" в подлиннике "плывет". Известно переложение на
музыку М. А. Балакирева (1859; см.: Г. К. Иванов. Русская поэзия т. 1 стр.
184). (вернуться)
19. Гей, шинкарочка моя, <...> Кованi пiдкiвки. – установлено,
Чернышевский цитирует по памяти и не вполне точно строки 17–20 и 11–12
заключительной песни украинский думы про поход на поляков 1637 г. Она была
впервые опубликована, в записи И. И. Срезневского, в издававшемся им
сборнике "Запорожская старина" (ч. I, Харьков, 1833, стр. 109) и
перепечатана с небольшими отличиями, произведенными М. А. Максимовичем, в
книгах: "Украинские народные песни, изданные Михаилом Максимовичем" (ч. I,
М., 1834, стр. 32) и "Сборник украинских песен, издаваемый Михаилом
Максимовичем" (ч. I, Киев, 1849, стр. 57; ср.: Б. П. Кирдан. Собиратели
народной поэзии. Из истории украинской фольклористики XIX в. М., 1974, стр.
67-68). Чернышевский приводит текст в редакции одного из этих сборников: он
дан в современной украинской орфографии. (вернуться)
20. Да разлетится горе в прах <...> Да снидет радость без конца. – Чернышевский цитирует ст. 27, 29, 30 стихотворения Некрасова "Новый год"
(Современник, 1852, э 1; в издание "Стихотворения" Некрасова 1856 г. не
вошло, скорее всего по цензурным причинам. Музыкальные переложения
неизвестны). В статье "Критика философских предубеждений против общинного
владения" (Современник, 1858, э 12; Чернышевский, т. V, стр. 392)
Чернышевский процитировал ст. 31–33, 35 и 36, вложив в них революционный
смысл. "В романе Чернышевского, – пишет Л. П. Медведева, – эти слова,
воспринимаемые читателем в ином контексте, чем у Некрасова, получали смысл
страстного ожидания революционного обновления жизни" (Поэзия Некрасова в
беллетристике Чернышевского. – В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи,
исследования и материалы. Вып. 1, Саратов, 1958, стр. 521). (вернуться)
21. Черный страх бежит как тень <...> Запах розы все слышней. – Чернышевский цитирует ст. 11-16 (с перестановкой ст. 13-14) стихотворения "Стансы" ("Stanzas") Т. Гуда в переводе М. Л. Михайлова (Современник, 1862, э 4), вкладывая в них революционный смысл. Музыкальные переложения
неизвестны. Об этой цитате и ее связи с отношениями Чернышевского и Михайлова см.: Б. П. Козьмин. Чернышевский и Михайлов. (К истории их
взаимоотношений). – Вопросы истории, 1946, э 7, стр. 23; перепеч.: Б. П.
Козьмин. Литература и история. Сборник статей. М., 1969, стр. 160. (вернуться)
|
|
