Эгофутуризм. Северянин в Петербурге

Ничто, даже нападки на акмеистов, не могли сравниться с той лавиной ругани, которая обрушилась на головы заявивших о своём существовании в конце 1900-х – начале 1910-х годов футуристов. Давид Бурлюк, один из них, вспоминал: "Футуристов травили так, как в царской России никогда и никого не травили... Мы, старшие футуристы, первая шеренга, были тогда воистину революционерами в искусствах (и в жизни), бичуя вкусы тошнотно пыльные..." Но "затравить" зубастых футуристов было не так-то просто. Их голоса раздались в столице неожиданно, как хлопок выстрела самоубийцы, прозвучавший в тихом доме.

Игорь Северянин (псевдоним Игоря Васильевича Лотарева, 1887 – 1941) вместе с Константином Олимповым (сыном поэта К.М.Фофанова) основал в 1911 году в Петербурге кружок "Ego", с которого и начался эгофутуризм. Ими был выпущен первый манифест эгофутуристов – "Скрижали академии эгопоэзии (Вселенский эгофутуризм)". В устах Игоря Северянина эгофутуризм означал "Я в будущем".

В "Ego" Игоря Северянина входили молодые поэты (его "оруженосцы"): Иван Игнатьев, Василиск Гнедов, Грааль-Арельский. Вскоре многие из них, включая самого Северянина, от "Ego" открестились, кружок распался.

"Для нас Державиным стал Пушкин -/ Нам надо новых голосов," – писал Игорь Северянин. Но в своих стихах, однако, он не был присяжным новатором. В них появлялись неологизмы, но достаточно легко воспринимаемые: "Я повседневно обэкранен", "взорлил", "зальдись, водопадное сердце"... Он эпатировал и в то же время льстил вкусам толпы. Он привлекал к себе широкую публику зажигательной и не лишённой таланта смесью дерзости и привычных, пошловато-красивых образов: любовь на берегу моря, замки, королевы, влюблённые пажи, гризетки, шампанское... Его стихи были впервые напечатаны в журнале "Весы":

Я остановила у эскимосской юрты
Пегого оленя, – он посмотрел умно.
А я достала фрукты
И стала пить вино...

Вскоре у Игоря Северянина была уже масса восторженных поклонников. Его первый печатный сборник "Громокипящий кубок" был за два месяца издан семь раз при тираже 50 тысяч экземпляров. Но ещё до выхода сборника славу поэту создали поэтические вечера, на которых он сам читал свои стихи. Подобные вечера – встреча поэта с публикой напрямую – впервые стали появляться в российском обиходе на рубеже ХIХ-ХХ веков, их сразу приняли на вооружение футуристы. Северянин читал нараспев, почти пел свои стихи, которые на его языке назывались "поэзами".

Долгое время Игорь Северянин жил в Петербурге на тихой Подьяческой улице. Это было захолустье в центре столицы – невысокие старинные дома, трава сквозь булыжную мостовую. Вход в квартиру вёл через чадную кухню.* Но когда поэт появлялся на эстраде, в чёрном фраке с ослепительно белым пластроном, или шёл с "оруженосцами" в ресторан "Вену", начинался праздник. Он бросал в толпу с высоты своего величия нараспев звучное:

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы – в Нагасаки! Из Нью-Йорка – на Марс!

Слова его тонули в восторженных криках и аплодисментах. Он чувствовал себя гением, полубогом, о чём и сообщал в стихах. К своей славе он относился ревниво и отказывался читать на бис, если не было настоящих оваций. В Керчи, например, совершая турне по России, он прочёл всего одно стихотворение, потому что там ему неожиданно мало хлопали.

Давид Бурлюк так описал его внешность: "Высокомерное, вознесённое к потолку лицо мучного цвета с легка одутловатыми щеками и носом. Смотришь, нет ли на нём камзола. Перед тобой екатерининский вельможа... В Северянине большая тонность столицы, выдержка и знание себе цены".

Одно время он был дружен с группой кубофутуристов, как они тогда себя называли, – Маяковским, братьями Бурлюками, выступал вместе с ними на юге России. Это не помешало ему в ответ на их призыв "сбросить Пушкина с парохода современности" написать:

(По книге: Муравьёва И.А. Былой Петербург. Век модерна. – СПб.: Издательство "Пушкинского фонда", 2004)

Примечания:
"Северянин жил где-то на Подьяческой, в одном из домов, пользовавшихся нелестною славой. Чтобы попасть к нему, надо было пройти не то через прачечную, не то через кухню, в которой занимались стиркой несколько женщин. Одна из них, скрытая за облаками пара, довольно недружелюбно ответила на мой вопрос: "Дома ли Игорь Васильевич?"– и приказала мальчику лет семи-восьми проводить "этих господ к папе". Мы очутились в совершенно темной комнате с наглухо заколоченными окнами. Керосиновая лампа тускло освещала небольшое пространство. Из угла выплыла фигура Северянина. Жестом Шателена он пригласил нас сесть на огромный, дребезжащий всеми пружинами диван.
Когда мои глаза немного освоились с полумраком, я принялся разглядывать окружавшую нас обстановку. (Лившиц Б.К. "Полутораглазый стрелец") продолжение >>>